Никто и никогда

Я знаю, что перед тем, как ты отрубишь мне голову, я успею закрыть глаза. Украду твои мысли и скачусь по лестнице в самый низ. Там будет темно и сыро. Обычный подвал: земля под ногами, неприятные запахи. Там необычные люди играют необычную музыку. Они не захотели жить выше, в своих квартирах и почему-то они отказались от возможности смотреть телевизионные шоу каждый вечер.

Круглая луна. Круглая вина. Смотрю на тебя и вспоминаю. Англию. Лондон. Январь. Я думал, что мороз и снег бывают только в России. Но в Лондоне мороз и падает бледный снег. Я сижу на лавочке в каком-то парке. Здесь красиво и пахнет свежевыпеченным хлебом. Я в куртке, длинный шарф на шее, джинсы, ботинки. Мне кажется, я похож на лондонца: никто здесь не обратит на меня внимание.

Я знаю, что не сумею оценить последние минуты своей жизни: буду слишком увлечен попытками спасти душу.

Воскресенье, утро: никого. Ровный стук моего мотора, истеричный крик ворон, летающих в небе на фоне серых британских туч. Кирпичные брутальные дома просматриваются сквозь торчащие из земли брутальные деревья. Какая-то street, какой-то park.

В моем возрасте люди должны взрослеть: должны уже уметь стрелять в себя из пистолета. К счастью, я страдаю неизлечимой инфантильностью.

Лондон поражает своим духом. Лондон подавляет своим настроением. Метро мировой цивилизации: субкультура подземки – самое безопасное место. Ночами здесь рейв, утром – отходняк, днем – Сити, вечером – футбол.

Когда общаешься сам с собой, не забывай тему разговора, не то подобные беседы могут привести к параноидальному психозу.

Небо плоское и абсолютно ровное, словно в компьютерной игре. Оно совсем тонкое: в некоторых местах протекает.

Я в парке не один. Слева на соседней лавочке сидит мужчина. У него взъерошенные волосы, пальто с поднятым воротником, пестрый шерстяной шарф, стрейчевые брюки и тяжелые грязные ботинки. В руках фотоаппарат.

У меня красивые голубые глаза. Я поднимаю их и мечтательно всматриваюсь в серую пленку туч. Если бы я смотрел на себя со стороны, то наверняка бы расплакался от умиления. Да, я чудовище с голубыми глазами.

Человек с фотоаппаратом, сидящий на соседней лавочке, оказался никем иным как Энди Уорхолом. Я узнал его. Нельзя сказать, что это меня поразило, но вызвало некоторое удивление. Он смотрит на смятую жестянку, валяющуюся у его ног, так, будто в ней заключен весь смысл существования.

Я не жалею ни об одном эпизоде своей жизни. Если бы меня тревожили все глупости или неприятности, то мне пришлось бы жалеть о каждой секунде своего существования.

Вчера я купил себе ботинки. Большие, теплые, грязные и рваные. Я купил их у какого-то мужика всего за два фунта. Он сказал, что украл себе новые, поэтому продает мне старые. Ботинки эти стоят дороже, и мужик этот продал бы их дороже, но, видимо, ему очень нужны были мои два фунта. Я бы дал ему больше, но у меня не было больше.

Ты можешь иметь миллионы, но никогда не сможешь купить себе самые удобные ботинки всего за два британских фунта.

Уорхол встает и направляется ко мне. Вот он совсем рядом, сквозь мутные стекла его очков я вижу еще более мутные глаза.

– Вы не хотите, чтобы я вас сфотографировал? – Уорхол.

– Зачем?

– Мне хочется сфотографировать человека, а вы единственный человек в этом парке.

Я постоянно стремлюсь стать лучше.

Я никогда не добиваюсь успеха в своих стремлениях.

Он стоит и смотрит на меня. Взъерошенный, с уставшим видом.

– Хорошо. Что мне надо делать?

– Сидите на месте, как сидели.

Когда он фотографирует, я вспоминаю мужика, продавшего мне ботинки: чтобы не думать об объективе камеры и о будущих фотографиях.

– Как вы себя чувствуете? – я.

– Не знаю, я же давно умер.

Уорхол исчезает, превратившись в мою незаконченную мимолетную мысль.

Я вспоминаю мужика, продавшего мне ботинки: чтобы не думать об Энди Уорхоле и его фотоаппарате.

У меня красивые голубые глаза. Я голубоглазое чудовище.

Горло болит. Кашель.

Лондон тихо спит в воскресное утро. Старые кирпичные дома молча ждут своей смерти. Холодная река вырисовывает виражи, разрезает город. Тут тоже есть мороз, тут живут люди.

Ты тоже был в Лондоне.

Вероятно, меня никто не поймет. Никогда.

Я знаю, что перед тем, как ты отрубишь мне голову, я успею закрыть глаза. Я успею одним словом искупить собственную вину. Неважно, посмотрят ли косо на это люди. Ты останешься жить в собственной многоэтажке, среди соседей и лестничных площадок, в то время, как я просто уйду.

Меня уже не пугает, что я опоздаю в очередной раз. Потому что я давно мертв. А ты все еще пытаешься найти во мне что-то живое.

Перед тем, как выключится свет, я закрою глаза и представлю… Райские пейзажи, заполненные райскими ароматами: светлые моря, жаркие солнца, экзотические растения, бьющиеся сердца, книги с текстами, написанными между строк, длинные волосы, заветные мечты. Я заплачу от этой красоты и, наверно, умер бы, если б не был уже мертв. Если ты не поймешь, кто я, то я не перестану уничтожать тебя.

Не спи. И я не сплю. Не спи… не списывай все на неудачу. Все как всегда. Обычный я. Обычная ты.

Бей по больному. Не больно. Не больно быть таким, какой есть на самом деле.

Убей моих друзей. Я их не достоин.

Попробуй леденцы со вкусом меня. Вкусно? Возьми еще: товар штучный – скоро не будет. Прощай. Спокойной ночи, но только не засыпай.

Вероятно, этому есть какое-то объяснение.

посвящается мне и тебе и больше никому

и больше некому