Самка скорпиона

дилогии «Скорпионья сага»
На чтение потребуется 7 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Вернулся домой. Побродил по безлюдным комнатам. Судя по сухости в цветочных горшках и стерильности в холодильнике, родители с дачи пока не наведывались. Жилье и быт в моем полном распоряжении.

Однако хозяин здесь далеко не я...

Взрослый мужчина... Подумать о квартире... Чтоб это осознать, потребовалась женщина. Где ж я раньше-то был? О чем думал?

Учился в университете, писал диплом. М-да...

Он лежал на моем столе, формальный плод бездарных усилий. Подведенная под высшим образованием расплывчатая черта.

Я вяло полистал...

 

Большинство скорпионов живут в неволе около 5 лет. Известны случаи, когда некоторые доживали до четверти века. При ненадлежащем содержании жизнь существенно сокращается и может составить всего 1-2 года.

Для одного скорпиона нужен террариум объемом не менее 20 литров. Дно выстилают субстратом толщиной 7-10 см. В стенках должны быть отверстия для вентиляции. Влажность поддерживают опрыскиванием, температуру – термостатом (20-25°С).

В принципе, вместе можно селить до четырех скорпионов – если у них достаточно еды и много потайных мест. Но все же разумней держать по отдельности: они избегают встреч, не делятся пищей, а в стесненных условиях атакуют и пожирают друг друга.

Скорпионы – прирожденные каннибалы. До половины их рациона составляют сородичи. Закон природы неумолим: зазевавшийся гибнет, сильный ест слабого, в борьбе за добычу хищники одного ареала ликвидируют конкурентов.

В неволе повадки утрируются, и, по мнению многих экспертов, нет существа более свободолюбивого, чем скорпион...

     

Свободолюбие... Каждому требуется собственный угол. По-человечески, ее положение вызывало сочувствие. Я-то в ее семейке неделю едва выдержал. Так неужели она обречена мучиться с моими родителями?

Квартира... Но как? 

Этот вопрос мы с родителями обсуждали, и неразрешимость его с некоторых пор была мне известна. Много лет родители откладывали кровные деньги, планируя вступить в жилищный кооператив – для меня. Пару лет назад появилось новое слово «инфляция», и планы на глазах стали рушиться. Все началось в 1989-м с отмены двадцатипятирублевых советских купюр. В народе ползли слухи, что с деньгами «что-то будет»: не то заморозят вклады, не то вообще отберут. Как и многие, мои родители, сняли сбережения со сберкнижки и скупали доллары, по жестокому курсу, только бы деньги спасти. Но в январе 1991-го правительство отменило пятидесяти– и сторублевки, позволив гражданам обменять старые купюры на новые в размере не более трехсот рублей, то есть, месячной зарплаты. Летом 1992-го появилось очередное новое слово «ваучер», заявленное как доля государственной собственности, которая через «приватизацию» достанется каждому. Большинство не знали, что с ваучером делать, красивая бумажка стремительно обесценивалась, и вскоре пришло тошнотворное понимание, что нас всех, попросту говоря, облапошили.

Квартиры все еще давали очередникам. Очередь – на четверть века вперед. Зато появилась «возможность» приобрести по рыночной цене. Средняя зарплата позволяла это сделать, если копить лет сто.

Я не мог понять: то ли я дурак, то ли свершается нечто чудовищное. Кто так взвинтил цены, что для покупки жилья не хватит всей человеческой жизни? Каким таким чудом в наше время, в нашем городе, строить семью?

Как лично мне, молодому-здоровому, дальше жить?

→

Родители изумились, увидев меня в калитке своей дачи. Мутное объяснение, почему я здесь и, к тому же, один, они приняли с вежливой фальшью. Я понимал, не стоит тянуть, но не мог подступиться к настоящей цели визита и слонялся по саду, а они за мною следили, будто за зигзагами шаровой молнии.

Подоспел обед. Уселись за стол. Дружная семья. Знакомые тарелки, узорчатая скатерть, все как всегда, нет повода волноваться. Зелень своя, прямо с грядки. Чеснок зол и сладок, борщ удался. А котлетки-то, котлетки. Мои любимые.

Наконец, откашлялся...

– Папа... мама... я приехал не просто так...

Они притихли.

– Нужно решить одну проблему...

Окаменели.

– Я долго думал. И пришел к выводу... Мне тяжело вам это предлагать, но я не вижу другого выхода. Как ни крути, мы теперь две семьи... Семья, это отдельная жизнь, согласитесь. Но вы же знаете, что перспективы нет. В общем, я считаю, нам нужно решить, как нашу квартиру... общую нашу квартиру... разменять.

Переглянулись. Уткнулись в тарелки. Продолжили есть с преувеличенным аппетитом.

– Этого не будет, – отрезала мама.

– Мы вас не гоним, – добавил отец.

Судя по слаженности ответов, они давно все решили. Я помрачнел:

– Вы хотите гибели моей любви?

Заулыбались. Взрослые люди, для которых любовь – лишь повод к улыбке. Меня взбесил их умудренный цинизм. Я поднялся из-за стола.

– Ну вот что... Вы, конечно, мои родители, я вас уважаю. Не хотите помочь, так и скажите, не обижусь. Хоть это и трудно, и, кажется, невозможно, я все равно буду строить семью. Но если вы откажете... вы рискуете больше меня не увидеть!

С обеда разошлись скорбно, как с похорон. Знойная тишь навалилась, давила. Птицы не пели, собаки не лаяли, коровы не мычали. Ни мух, ни пчел. Мир затаился, оцепенело чего-то ждал.

Я лежал в своей комнате, невольно вслушиваясь. Дощатые стены не оставляли возможности быть глухим. Родители дискутировали, почему так неудачно случилось, что они не смогли обеспечить будущее единственному сыну. Поначалу клеймили государство. Неожиданно мама перекинулась на отца. Добралась и до «его истории», из-за которой тот оставил кафедру, где полет был выше, а возможности шире. Выходило, дело не в ломке социального строя, и не в крутых экономических передрягах, а в единоличной виновности ее мужа, ибо «все могло бы быть теперь по-другому». Тот оборонялся, дескать, «история не любит сослагательного наклонения», но маму его банальности только злили, она ожесточалась, заводилась, входила в раж. Отец вдруг сорвался:

– Ты тоже не святая! Давай, не будем вспоминать, с чего все началось!..

И вновь навалилась тишь, густая, удушливая. Потемнело. В насупленной атмосфере явно зрела гроза.   

За стенкой долго молчали. Наконец, мама сказала:

– Ладно. Поможем сыну. Размен так размен.

– Ты уверена, – всполошился отец, – что это единственный вариант?

– На все судьба. Не он первый, не он последний.

– Что ты имеешь в виду?

– Женщину.

По подоконнику застучало. Стекло прочертили первые капли. Их становилось все больше, они смешивались, размывались.

– Но наша квартира... Размен... Рушить то, что создавалось еще его дедом?

– Такое уж время пришло... – Мама вздохнула. – И кажется, это надолго.

→

Наш дом считался элитным. От риэлторов отбоя не было. Рыночная цена позволяла крутить носом, придирчиво рассматривая варианты.

Остановились на двухкомнатной, в доме чуть проще, но довольно приличном, сталинской эпохи, в том же районе – для родителей. Мне тоже выбрали «двушку», без истории, без отделки, в панельной коробке весьма окраинной новостройки.

Обиженным я себя не чувствовал, нет. Немного жаль было расставаться с центром, зато возник избыток денег на скорейшее обустройство жилья. Не так уж и важно, где проживать, куда важней – с кем делить судьбу. Я предвкушал любовь, наконец-то свободную, раскрепощенную.          

Для переезда отец договорился привлечь рабочих из зоопарка. И машину побольше, чтоб одним рейсом управиться. Рабочих выделили. Но в назначенный день не оказалось свободных фур. После экстренной телефонной ругани отец согласился на то, что смогли ему предложить.

Халявное средство передвижения представляло собой платформу с клеткой для транспортировки крупных животных. Впрочем, на совесть вычищенную, так что нашему скарбу не угрожали ни пятна, ни запахи. Отменные габариты позволили загрузить мебель и всякое прочее, и место еще оставалось. В кабину забрались водитель и мама. Прочие разместились сзади.

Тронулись, вырулили, влились в поток. Наш дом, мои детство и юность, качаясь, поплыли в прошлое.

На светофоре рядом с нами остановился троллейбус. Пассажиры прильнули к окнам, тыкали пальцами, махали ладошками. Вымотанные погрузкой, мы сидели, не реагируя. Я вдруг представил, как это выглядит со стороны...

По городу в меблированном кузове едут мужчины. Разного возраста, внешности, перспектив, рассевшись кто как. Едут приемлемо, даже с комфортом и некоторым шиком.

Мужчины, взирающие на волю сквозь прутья клетки...

Мы с отцом переглянулись... и рассмеялись.