Самка скорпиона

дилогии «Скорпионья сага»
На чтение потребуется 7 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Старость – не столько возраст, сколько смирение.

Я снова был дома, лежал в постели с женой и читал книгу Лебовиса. Кто-то скажет: да это же бред, невозможно всю жизнь читать одну книгу.

В самом деле? А одну женщину – можно?..

Да нет же, чувствовал я себя хорошо. Нормально. Вообще, забавно, как меняются с возрастом вкусы: пресытившись сладким, однажды находишь пикантность в горечи, а разуверившись в смысле, открываешь для себя прелесть абсурда.

Читая вдумчиво, не спеша, я с удивлением обнаруживал, как много существенного в минувшие читки мною пропущено. К примеру, о том, что не все скорпионы опасны для человека. Или о том, что до полного созревания скорпион проходит несколько линек. Или о том, что себя умертвить он не может никак, ибо доказано: собственный яд на скорпиона не действует, а история, как скорпион в огненном круге смертельно себя жалит – не более чем поэтическая легенда.

Наконец, я добрался до первых страниц. Ну, вы знаете, эти статьи мелким шрифтом, которые бестрепетно сразу пролистываются, чтоб поскорее взяться за главное. А между тем там была биография самого Лебовиса...

 

Патриарх скорпиологии родился в Москве в 1913г. Пятилетним ребенком вместе с родителями эмигрировал в Германию. Окончив школу, поступил в Берлине на математический факультет. Продолжить обучение, к сожалению, не удалось. В 1933г. он вынужден бежать, сначала во Францию, затем в Испанию. Там он впервые знакомится со скорпионом, будучи по роковой случайности им ужален. После агонии, к счастью закончившейся несмертельно, Лебовис живо интересуется скорпионьей темой. Он поступает на факультет биологии Андалусского университета и оканчивает его с отличием. Защищает диссертацию «Скорпионья математика», и ему предлагают место на кафедре. Однако статья «Скорпионьи аспекты гражданской войны» осложняет его отношения с тоталитарной наукой. Следующие работы «Оружие скорпиона» и «Скорпион на распутье» фактически ставят его в оппозицию к диктаторскому режиму. Свою деятельность Лебовис называет криптоскорпиологией (в данном случае «крипто» означает «непризнанный»), но официально его объявляют псевдоскорпиологом и предают круговой анафеме. Спасаясь от репрессий, в 1940г. опальный ученый бежит в Марокко, затем в Алжир, затем в Тунис, где продолжает самозабвенные изыскания. Из-под его пера выходят «Скорпионья история», «Скорпионья философия», а также сборник стихов «Песни скорпиона».

После Второй Мировой войны климат в Европе существенно изменился. Но Лебовис по-прежнему в изоляции. Только в 1954г. ему предоставляют убежище в США. Именно здесь вызревает его триумф. Через три года он получает место профессора Техасского университета вкупе с заведованием исследовательской лабораторией. В 1967 избран секретарем первого съезда криптоскорпиологов, а два годя спустя – президентом ассоциации скорпиологов.  Создает свою школу, растит плеяду учеников, ездит с лекциями, публикует монографии и статьи. Его наследие составляют десятки томов, ставших сегодня признанной классикой. Всей своей жизнью профессор Лебовис доказывает идею, красною нитью прошившей ткань его творчества: без интегрального философского осмысления любая наука слепа, и ее гордые достижения – лишь возня на песке в пределах захвата скорпионьей клешни...           

 

Я задумался. А ведь профессиональная реализация всегда произрастает из человеческой личности. Чтобы правильно оценить его вклад хоть в ту же науку, мало прочесть его книги – надо постичь биографию. О частной жизни Лебовиса в предисловии сказано весьма сдержанно. Но даже эти контурные штрихи к портрету впечатлили меня нисколько не меньше его яркой научной судьбы...

 

В первый раз Лебовис едва не женился в Берлине, на студентке одного с ним факультета. Родители против такой скоропалительности. Юные влюбленные сбегают в Париж. Пока жених перебивается случайными заработками, его пассия скучает и вскоре знакомится кем-то, кто увлекает ее в более сладкую жизнь. Несостоявшийся муж порывает с предательской немкой и отбывает в Мадрид. Там он внезапно попадает в больницу из-за отравления скорпионьим ядом. В больнице Лебовис знакомится с медсестрой, которая становится его другом, а чуть погодя – и женой. Вскоре у них рождается сын. Испанское счастье длится семь лет и кончается романом жены с офицером Испанской фаланги. Лейбовис борется до последнего, но вынужден сдаться и перебраться в Марокко, затем в Алжир, затем в Тунис. Несколько лет проходят в глубокой депрессии, заполненной размышлениями о судьбе человечества. По мнению немногих его тогдашних друзей, Лебовис вплотную приблизился к самоубийству, и уже казалось, не избежать рокового шага – когда ученый вдруг начинает писать стихи. На презентации книги он появляется с африканкой, которую всем представляет как свою супругу. Через год у них рождается дочь, через два – сын, через три – снова мулатка. Неожиданно Лебовис надолго исчезает. Никто не знает, что с ним стряслось. Лишь годы спустя он возникает у двери посольства США, преследуемый разъяренными аборигенами. С трудом замяв дипломатический конфликт, Лебовиса срочно эвакуируют за океан. Новые хозяева его незавидного статуса пристраивают эмигранта в службу дезинсекции штата Техас. Здесь он случайно попадает в коммуну хиппи, где становится адептом идеологии свободной любви. Однако вскоре ему встречается ассистентка местного университета, которая убеждает с бродягами порвать. Социальная адаптация оборачивается женитьбой, а дезинсекция – работой на кафедре инсектологии. Далее следует восхождение по карьерной лестнице в соответствии с логикой американской мечты. У соединенных мистера и миссис Лебовис рождаются множество совместных проектов, включая двух отпрысков (мальчик и девочка), а также дом с весьма гуманной рассрочкой кредита.

Этим бы закруглить «хеппи энд» всей этой истории, если бы профессор не увлекся индивидуальными занятиями с милой студенткой собственного курса. Неприятность затягивается надолго. Скандал тлеет, дымит, дурно пахнет. Весь университет, затаив дыхание, ждет публичного взрыва. Уже казалось, апокалипсис неминуем, когда Президент ассоциации скорпиологов внезапно уезжает в мировое турне с циклом лекций, в котором его сопровождает отнюдь не жена – и они тают бесследно в открытом финале кругосветного путешествия и скабрезных домыслов... 

 

Мило, мило. Драматично, забавно, и пóшло. Это первое, что приходит на ум.

Но вдруг меня захлестнуло движение мысли, и я кинулся перечитывать путь Лебовиса в науке. Затем снова – фактографию личной жизни. Умозрительно наложил одно на другое. И тут меня передернуло осознание.   

Всякая правда – всего лишь интерпретация...   

Кстати, о финале...

 

Не установлено, жив до сих пор Лебовис или нет. Известно только, что в Америку он не вернулся. Равно как и ни в одной стране мира не объявился в качестве ученого или хотя бы гражданина. Иногда в прессе мелькают сообщения, якобы его видели то в Средней Азии, то в Австралии. Но едва ли стоит доверять журналистам, этим охотникам за жареными сенсациями. Наиболее правдоподобным представляется слух, будто Лебовис осел где-то в Северной Африке. Рассказывают, что он удалился в пустыню Сахара, возвел себе скит из песчаника и предался созерцанию скорпионьей жизни.

Эту легенду в кругу скоприологов принято считать официальной версией.

→

 

Про Лебовиса я дочитывал уже на кухне. Жена ворчанием удалила меня из спальни, потому что успела приблизиться ночь, и я мешал «нормальным людям» спать. «Нормальные» – это еще и Малыш. Накануне она вернулась от бабушки, впервые самостоятельно, поездом. Устала с дороги. Вырубилась, едва стемнело. Вообще-то спала она за дверью своей комнаты, так что подсветка из спальни не могла ей мешать. Но спорить с женой я смиренно не стал: ее ворчливость могла взорваться в любой момент, это уж точно.

Дочитав да подумав, я собрался примкнуть к «нормальным», когда вдруг обнаружил между страницами книги вложенный лист из тетрадной бумаги в клетку. Я развернул.

Это был последний кроссворд Соломоныча.

Трудно сказать, зачем я его сохранил. Наверно, на память. Даже не предполагал, что этот лист будет единственным, что останется от секретной лаборатории. Теперь на меня взирали четыре слова.

ЛЮБОВЬ. ДЕНЬГИ. ВЛАСТЬ. ЭНЕРГИЯ.

По моей спине поползли насекомые. Я содрогнулся от щекочущего предчувствия – мысли, которая стремительно складывалась в мозгу. И вот сложилась.

Я понял, что имел в виду покойный завлаб.

И любовь, и деньги, и власть – единая сущность, неделимая, триединая в своих проявлениях, это три ипостаси одного и того же невидимого ядра – энергии человеческого взаимодействия... Где есть двое, там и взаимодействие. Где взаимодействие, там выстраивание отношений. При всем многообразии отношений между людьми, все они сводится к трем культовым идолам... Дружба, товарищество, искреннее самораскрытие, духовная близость, телесное единение; доверие, привязанность, партнерство, обмен, стремление хоть что-нибудь поиметь; коварство, интриги, натянутая дипломатия, ожесточение, применение силы – все это, и еще миллионы самых разных оттенков, смыкаются в троицу: любовь, деньги, власть... Господи, и стóило столько мучиться, чтоб осознать такую банальную очевидность? Энергия – вот и все настоящее содержание какого угодно межличностного феномена. Отсюда и счастье, и горе, и все эти драмы, противоборства, победы и поражения.

Жизнь есть перетекание энергии, и любой конфликт – борьба за источник ее...   

Хм... Звучит как религиозный догмат. Или – как фундаментальная формула. А ведь всякий человек, не зависимо от религиозности или учености, это знает глубинным инстинктом. Все его действия подчиняются необходимости. Он просто ищет, где бы разжиться энергией. Как всякое животное. Вплоть до простейших. Таков абсолютный Закон Природы... Эх, Соломоныч, Соломоныч...

Не все слова можно свести в кроссворд. Да и не нужно. Истина не зависит от чьей-то способности схватить ее за хвост и посадить в клетку. Она – между слов, между строк. Даже неосознанная, она существует. В нашей душе. Она – то самое нечто, что сильнее нас, и чему мы не в силах противиться. Реальность этого «нечто» – не в словах, а в делах. И если уж называть вещи своими именами...

Нет, нет – в высшей степени все равно как назвать.

→

Утром Малыш подняла меня по тревоге. Сияло воскресенье начала нового учебного года. Нужно было купить учебники, тетради и всякий школярский хлам. Я требовался ей в качестве носильщика. Корпоративная машина стояла под окнами, но мне на ней ездить не разрешалось, а жена, понятное дело, сказалась больной. Пришлось мне, кряхтя, впрягаться. После полуночного бдения чувствовал себя нежизнеспособно. Родительский долг призывал к очередной жертве. А куда денешься? Детям важно не то, какие жертвы мы ради них принесли, а что конкретно смогли в жизни дать.

В магазине долго искали необходимое. Народищу – муравейник, осиный рой. Кто бывал на сентябрьских школьных базарах – знает, та еще преисподняя. Загрузив корзину, я нацелился в очередь к кассе. Тут Малыш заявила, что ей нужно еще в «художку». В принципе, я был, скорее, «за»: ей интересна художественная литература. Но взглянув на выбор чтива, затеял критиковать. Я советовал взять что-нибудь из родной классики, ее же влекли какие-то модные бестселлеры, иноземных сомнительных авторов, с аннотациями, вызывающими у меня подташнивание, и стилистикой текстов, повергающих в эстетическую тоску. Начали спорить. Я пытался. Она упиралась. Я взывал к интеллекту. Она демонстрировала характер. Если уж откровенно, жаль было денег на этот красочный печатный понос. А ей нравилось. Чертова баба, копия мамочки. В конце концов, фыркнула, что я ей, видите ли, мешаю, и было бы лучше подождать ее, мягко говоря, в отдалении.

Вот так мы и теряем наших детей.

Вручил ей корзину, пошел на выход курить.

На улице меня встретила свежесть. И новые толпы народу. Я покуривал, а они всё валили, набивались, утрамбовывались в магазин. Все они были родители; в озабоченных их глазах остро тлела энергия, приносимая в жертву образованию, и учебники да тетради – только начало. Далее их ждало вымогательство на нужды родительского комитета, на подарки учителям, на охрану, уборку, ремонт, компьютеры нового поколения... А кто-то еще и вкладывается в репетиторов.

Плюнул, бросил бычок. Пора внутрь. Расплачиваться-то – мне.

Пока я курил, успела запропаститься. В раздражении начал ее искать. Мелькали лица, чужие, ненужные, некрасивые. И вдруг я увидел. Словно впервые. Девушка средь толпы. Одинокая и прекрасная. Моя дочь.

Она стояла, склонив голову к книге. Уж не знаю, что она там читала, но мгновенный ее образ, фигура, лицо – кольнули меня в грудь хмельным жалом. Невольно залюбовался... Совсем уже взрослая. Скоро начнется. Мужчины, готовьтесь. А вернее всего – бегите. Как ее мамочка в свое время скрутила меня, так и она кого-нибудь скрутит в дугу. Я расплылся в улыбке.

Неожиданно ощутил: моя злоба – ненастоящая. Как и мои попытки воспитывать, назидать, вдалбливать, быть строгим отцом. А настоящее – нечто прямо противоположное моему раздражению и всем никчемным словам.

Неужели, я ее просто... люблю?

Ведь истинная любовь – это любовь к жизни, такой, как она есть, во всех проявлениях, – а не к своим иллюзиям относительно жизни. В сущности, любовь к женщине – средоточие любви к жизни. А любовь к детям – и есть любовь к женщине. Замкнутый круг... И конечно, любовь – это бесконечная жертвенность. И, конечно, Малыш не способна мою жертву понять. Юность эгоистична. В юности кажется, будто ты – центр мира. Только с годами сознаешь, что ты – лишь крупица. А осознав, становишься на распутье... Еще имеется немного энергии. Хочется оттянуть. Но, в конце концов, взрослому человеку приходится делать выбор: растратить энергию на себя – или вложиться в продление жизни.

Я вкладываюсь в Малыша.

Если это не власть любви – то что же?..

Увидела меня. Улыбнулась. Подошла, всучила корзину с книжками. Я поморщился от того, что она набрала, и ойкнул от внезапно пригнувшей тяжести. К счастью, кажется, всё. Встали в очередь кассе.

Она вдруг опомнилась, что ей еще нужно в отдел «ди-ви-ди».

Сил моих человечьих на все это не было. Я молчал. Многозначительно и свирепо... Она даже и не заметила. Махнула хвостом и исчезла, оставив перевариваться в собственной ядовитости. От нечего делать стал развлекаться абстрактными размышлениями. В данном случае, «нечего делать» во всех смыслах. Мне нечем было заняться, я не мог бросить очередь, и не мог отказать дочери в ее глупостях – ибо люблю.

Итак... Любовь – одно из названий притяжения. Притяжение, естественно, служит слиянию. А слияние имеет следствием встраивание иерархии, в которой лидер сосет энергию из соподчиненных. Женщина – из мужчины, семья – из каждого члена, поселение – из семей, город – из деревни, столица – из провинций, союз государств – из вошедших в него стран. А господствующее в цивилизации государство – из стран второго и третьего мира... Иноземные авторы? «Ди-ви-ди»? Понятно, куда утекает моя энергия... Но есть ли альтернатива слиянию в мировом масштабе? Иначе говоря, той самой глобализации? На моей памяти было могучее государство, поставившее целью построить утопию, отгородившись от мира железным занавесом. В итоге – сокрушительный крах... Да, действительно нынче другое время. Глобализация. Надо мыслить глобально. Любовь без границ. Взаимопроникновение всего и вся. Взаимовысасывание. Пока довысасывались, вот, до Глобального Кризиса. Что – завтра?.. Страшно подумать. Эх, гиблое дело...

На глаза мне попалась секция словарей. Моя мысль почем-то споткнулась, вильнула в сторону... Ба! Да ведь я давно хотел проверить одну гипотезу. Если не сейчас – то когда же? Я зашарил глазами...

Слово «человек» и слово «жизнь». По-китайски. Какой род они носят в китайском? Китайский – самый распространенный язык на Земле. Каждый четвертый – китаец. Будущее – за ними. Если, конечно, оно все еще светит...

Моя очередь продвинулась довольно значительно. Бросать было жаль, а надежда успеть – эфемерна. Оглянулся в сторону зала. Малыша не просматривалось. Попросив запомнить, что я здесь стоял – ринулся к словарям...

Переводных словарей с нашего на китайский оказалось немало. Взял первый попавшийся. Увы, не совсем то. Словá-то, конечно, переводились, но в переводе стоял иероглиф. Как это прочесть? Как произнести? И ни намека на род... Взял следующий, помассивней. Аналогично... Взял самый толстый. Такая же нестыковка... Стал хватать все подряд, переводчики, разговорники – все что было, слева направо и сверху донизу. Все страницы были испещрены рядами значков откровенно насекомоподобного вида; они проползали передо мною с ненавязчивым равнодушием к моей неспособности проникнуть в тайну их бытия.

Эволюция письменности в Европе и Азии шли своими путями. Я, в принципе, это знал: у них – иероглифы, у нас – отдельные буквы. Но неужели, хотя бы в эпоху глобализации, нельзя составить нормальный словарь! Идиоты! Ну чтоб им не указать, какого рода эта букашка, которой они обозначают любые понятия, от ничтожных до колоссальных? Или что: у них нет деления на мужчин и женщин?.. М-да уж... Всю правду нам не дано узнать никогда...

В разочаровании пролистнул последний словарь. Просто так, листиками пошуршать. Прежде чем поставить на полку.

Внезапно одна из страниц приковала мое внимание. Вцепилась в глаза единственным иероглифом. Меня аж бросило в жар.

Я искал перевод с нашего на китайский отдельного слова. Я искал лишь в одной половине каждого словаря. Но была и другая, оборотная сторона, где с китайского переводилось на наш. Я об этом даже и не подумал... Иероглиф – интересная и сложная штука. Он – и буква, и символ, и несколько символов сразу. Каждый членик этой букашки имеет собственный смысл, а их совокупность – настоящий шедевр человеческой мысли.

И вот я стоял и таращился на единственный иероглиф. Он один символизирует собой два понятия. Рядом – перевод этих понятий, в знакомых словах. Именно перевод-то меня и схватил за глаза. За самое сердце.

Это – открытие. Гениальное. Я сделал его случайно. В сравнении с ним, яблоко Ньютона – пустая безделица... Нет, ну все же китайцы – великий народ. Один иероглиф у них означает два слова...

Эти два слова:

Любовь...

И Бессмертие...