Самка скорпиона

дилогии «Скорпионья сага»
На чтение потребуется 7 часов | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

А осенью разразился Глобальный Кризис.

Началось с того, что стали платными разовые пакеты, которые раньше выдавали на кассе за просто так. Мелочь, конечно, а неприятно. И, хотя, наш премьер, выступая по телевизору, бодро заявлял, дескать, никакого кризиса у нас нет, никого это не обманывало: раз за пакеты теперь надо платить, значит, эпоха халявной роскоши подошла к концу.

Появилось множество раздражающих слов. Наверное, они всегда незримо существовали, витая в абстрактной экономической сфере. Отныне они сделались тревожной повседневностью населения: «рецессия», «стагфляция», «ликвидность», «фьючерсы», «кредитные дефлотные свопы», «перегрев фондового рынка», «индекс Доу-Джонса» и «эс-энд-пи-пятьсот», «падение цены за баррель», «рост цен на энергоносители»...

Вскоре выяснилось, что кризис, оказывается, идет давно. Он начался в США еще в 2006 году в форме снижения числа реально проданных домов, а в 2007 году развился кризис ипотечных кредитов. Постепенно кризис из ипотечного перерос в финансовый и распространился за пределы США. К 2008 году кризис охватил цивилизованный мир. Начали падать объемы производства, платежеспособный спрос, и расти безработица. Джорж Сорос, американский финансовый спекулянт, определил роль «ипотечного мыльного пузыря» как всего лишь «спускового механизма, который привел нас к тому, что лопнул более крупный пузырь».

То-то у меня портилось настроение, когда, иной раз, гуляя по родному городу, я видел шикарные многоквартирные новостройки с темными окнами незаселенных квартир. Или когда СМИ публиковали жуткие цифры о перекачке нашего капитала за рубеж. Или когда ловили на взятке очередного чиновника. Или когда объявляли мошеннической очередную компанию. Или когда однажды на демонстрации трудящихся шел гражданин с неказистым плакатом в руках: «С моей зарплатой копить на квартиру осталось всего 523 года»...

Иными словами, рушилась финансовая пирамида. С очаровательницей Америкой на вершине. Которая сумела захватить мировую власть, десятилетиями прививая любовь человечества к доллару. Которая кредитовала проекты по всему миру. Которая рассчитывала на длительное высасывание людской энергии.

Теперь оказалось, что она сама – мыльный пузырь.

И еще, что глобализация – это всеобщая порочная связь.   

→

Как-то раз мы с Мирой лежали в постели. Отдыхали после бурной любви. Мое сердце полнилось нежностью и печалью. Я размышлял о судьбе возлюбленной. Есть у меня такая наклонность: вместо того, чтобы радоваться мгновенью, я начинаю упаднически фантазировать насчет вытекающей из «всего этого» перспективы.

– Мира, как получилось, что ты со мною связалась?

Она вползла мне на грудь, улыбаясь.

– Ты показался мне диковинным насекомым, которое хочется потыкать палочкой и посмотреть, как оно шевелится.

Я невольно расплылся в улыбке. Вот ведь зараза! Никогда не принимает разговоров всерьез. Иногда мне это казалось патологическим оптимизмом. А иногда – высшей мудростью жизни, мне недоступной. 

– Слушай... Давно хотел у тебя спросить... Кем ты работаешь?

– Для тебя это действительно важно?

– Ну... все-таки идет кризис... Мы близкие люди... Я за тебя волнуюсь... Даже не знаю, на что ты живешь.

– Я работаю массажистом.

Так и сказала – «массажист», в мужском роде. Наверное, в моем лице промелькнуло смятение, потому что Мира тут же добавила:

– Смущен? Ты-то у нас – великий ученый... А ну-ка, ученый, переворачивайся на живот!

Она поднялась, отлучилась и вскоре вернулась с нежного цвета пластмассовой баночкой. Раскрыла, макнула ладонь. Опустила мне на спину. Начала растирать. Я почувствовал скользкий холод, перетекавший в тепло, в дурманящий аромат. Стало искренне хорошо. И столь же искренне совестно. Ведь в первый момент во мне промелькнула мысль, будто «массажист» – занятие недостойное. Лицо меня выдало. Мира заметила, огорчилась. А в сущности, это всего лишь профессия. Что значит, всего лишь! Это вопрос жизнеобеспечения! Любое дело, которое человек выполняет, чтобы существовать, да еще и владеет этим делом профессионально, да еще и приносит другим людям радость и пользу – достойно безусловного уважения. Мне ли не понимать, что нет высоких и низких занятий? Мне ли не презирать интеллектуалов, доведших мир до глобального кризиса? Мне ли не знать, что жонглирование словами несет не больше смысла и служит не более высокой миссии, чем, будничный труд, к примеру, обыкновенной домохозяйки? Не говоря уже о женской привлекательности. Ведь привлекательность женщины заключается не в высшем образовании. И не рейтинге на ступенях общественной лестницы. А в чем-то, скорее, прямо противоположном. В природной, естественной ее женственности.

– Почему ты не спрашиваешь, сколько у меня в жизни было мужчин? – перебила Мира мои дремотные размышления.

– Почему не спрашиваю?.. Не знаю. Разве это так важно? Мы же взрослые люди. Особенно, я. В моем возрасте испытывать муки ревности – инфантильность.

Внезапно я осознал, что это действительно не имеет значения. Раньше, помню, так стремился докопаться до правды. А теперь поостыл. Сомневаюсь в возможности однозначной правды. Даже о себе. Тем более – о другом человеке. Важно только одно – люди друг друга любят или нет. В этом – правда.

– А какие у тебя отношения с женой?

– Да, собственно, никаких.

– Вот и славно... – Она заботливо перевернула меня на спину. В ее глазах засиял плутовской огонек, а улыбка явила оттенок насмешливой ласки. Я мгновенно все понял, но надеялся, она шутит. Нет, она не шутила: соскользнула к самому паху и принялась там колдовать. Довольно, надо сказать, успешно.

– Пощади!

– Ничего не знаю. – Она уже прилаживалась верхом. – Ты меня любишь, и тебе придется это делать...

По правде говоря, на вторичный подвиг меня не тянуло. Но почему-то я принялся ей подыгрывать. Для меня в этом не было ни потребности, ни амбиции – одно только сверхурочное изнурение. Наблюдая, как она ритмически распаляется, входит в раж, в самозабвение, в животную алчность, я с восторгом и ужасом понимал, что женщина – существо неудовлетворимое.

И еще, что любовь – это и есть власть.

→

Кризис между тем набирал обороты. На протяжении 2008 года правительство заверяло, что кризис нас не коснется, поскольку наша экономика в значительной степени обособлена. К концу года, однако, внутренний фондовый рынок продемонстрировал наихудшие показатели среди всех существующих рынков мира. Эксперты считали даже, что рынок практически умер. Была спешно выдвинута антикризисная программа. Но по мнению, опять же, экспертов, государство кинулось избирательно спасать бизнесменов, интимно близких к государственной власти. В 2009 году кризис выплеснулся в народ. Падало производство, банкротились предприятия, взмыла инфляция. За первый квартал снижение ВВП в номинальном выражении составило четверть, а в реальном – более чем на треть...

Я наблюдал за развитием катастрофы в полглаза. Как и всегда, от меня ничего не зависело. И, как всегда, тем не менее, жизнь продолжалась, подчиняясь закону природной неубиваемости. Нечто подобное я уже видел. Лет двадцать назад. Тогда был кризис биполярного мира, теперь, вот – глобального. Тогда развалили Советский союз, а с ним и Восточный блок. Теперь разваливалась глобализованная экономика. При внешней несхожести политических ситуаций, и тогда, и теперь глубинная сущность была одна – критическая точка в борьбе за мировое господство. Скажем прямо: за возможность высасывать из людей энергию. Человеческое взаимодействие – это вечный источник энергии, которая, трансформируясь в универсальную форму денег, перетекает к тем, в чьих руках находится власть. Вот и вся примитивная правда истории человечества. Однако и деньги, и власть – субстанции эфемерные. Глобальный кризис успел это доказать. Лучшие умы теперь метались между паникой и опусканием рук. Никто не знал, как человечеству дальше жить.

Я тоже не знал. Политэкономия – не моя профессия. И все же, вопреки апокалиптической обстановке, я чувствовал удивительную недосягаемость: никакие кризисы мне не страшны, пока в моей жизни есть опора – любовь...

 С Мирой мы становились все более неразлучны. Второй мой мобильник писал секретный роман в эсэмэсках. Кроме того, мы ежедневно созванивались, когда с работы, а когда и из дому. Никогда еще так подолгу я ни с кем не болтал.

Ну и, конечно, наши регулярные встречи. В лаборатории условия были так себе, поэтому вырисовывалась отчетливая тенденция все чаще встречаться на квартире у Миры. По пути я покупал ей продукты. Забивал холодильник. Потом становился к плите, готовил на несколько дней. Мы по этому поводу перешучивались, но если уж объективно, по всему выходило, что я Миру кормил. Я давно уже понял, и теперь убеждался снова и снова: путь к женскому сердцу... – да, да, не надо бояться сказать правду, даже если она конфликтует с традицией и все переворачивает с ног на голову, – путь к женскому сердцу лежит через желудок.     

Немного выпьем, покушаем да полюбим. Бурлящая страсть входила в русло текучей, едва ли не семейной, идиллии. Поздним вечером – пешком до метро, расставание без надрыва, комфортная передышка до следующего свидания.

И главное – никаких мужей, никаких сломанных судеб. Наши отношения – ее выбор свободной женщины. Наконец-то судьба меня одарила идеальной любовницей.

И ни намека на фатальный бросок.

→

Как-то раз после любви она пошутила:

– Мне кажется, ты меня недолюбливаешь.

– Ага, причем – регулярно, – подыграл я ее несерьезности, мы рассмеялись и принялись целоваться.

Она научила меня относиться с юмором к тем вещам, которые раньше во мне рождали ощущение драматизма, элегической грусти, а то и трагедии. В частности, к любовным соитиям. С Мирой я понял, что мой инстинкт меланхолика, вдумчивая рефлексия, сумрачная сентиментальность – вовсе не поэтическая пронзительность мысли и чувства, а обыкновенное занудство характера. Я был благодарен ей за эту возможность быть легким. Поэтому, едва отдышавшись, полез продолжать доставлять ей приятное.

И тут завопил мой мобильник.                                                                          

«Ты где?» – разумеется, это была жена... Где-где... Так и подмывало сказать ей, где... Но почему-то в нашем языке – великом и могучем, правдивом и свободном – название вещей своими именами не приветствуется... «На работе, – сподличал я. – Да, кончаю... Да, собираюсь домой... Да, волнуешься, понимаю... Да, без задержек...». Развязавшись с астральной связью, я почувствовал, что ничего не получится.   Навалилась угрюмость. Я поднялся и принялся одеваться.

– Чего она тебя все дергает?

– Она – моя жена.

– Хорошо же она тебя выдрессировала.

– Дрессировать меня бесполезно.

– Ой ли?

– Запомни: я всегда делаю то, что считаю нужным в условиях конкретной среды обитания. Ясно?

Наверно, я ответил чрезмерно резко. По лицу Миры тут же скользнула прозрачная тень. Словно тучка наплыла на солнечную идиллию. Я и сам огорчился. Хотел обернуть все в шутку, да не нашел настроения.

– А что если я начну ей названивать? Как она себя почувствует? – В вопросе Миры искрило дурашливое веселье, и я вдруг понял, что шутки закончились.

– Не делай этого. Слышишь? Не надо...

– Тебе ее жалко... – Вздохнула. – Понимаю... – Помолчала под шуршание моих сборов. Что я мог ей ответить на справедливый укор недосказанного?.. Она досказала: – А меня? Нет? Не жалко?

Я оглянулся. Смеялась. Совсем беззвучно. Только губы врастяжку и зубы поблескивали. И плечи подрагивали. Она сидела на мятой постели, обхватив сомкнутые колени, и ее голое, хрупкое тело мелко вибрировало. Ободки ее век стали розовыми, глаза заблестели, голубая радужка посерела, остекленела, ресницы моргнули – и потекло, потекло... Она плакала. И смеялась. Как всегда, не хотела драматизировать, но и не могла усмирить пробудившуюся боль.

Мне сделалось муторно. Вот и все. Кажись, приплыли. Пока есть любовь, никакие кризисы не страшны, это правда. Вот только любовь – не статичное состояние, но процесс. А всякий процесс развивается по законам Природы.

И однажды упирается в собственный кризис.