Игорь Белисов
Романдилогии «Скорпионья сага» Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 24.11.2013
На чтение потребуется 7 часов | Скачать: Оглавление 10. Слова. 9 11. Слова. 10 12. Слова. 11 Слова. 10
В ту зиму мне приснился странный сон. Будто я стою на Т-образном перекрестке лабиринта. Спиной к стене, лицом назад, откуда я недавно вышел. А в обоих концах поперечного коридора витают смутные голоса. Я кручу головой, пытаясь увидеть источники голосов. Но вижу лишь сумрак теряющейся перспективы. Мне становится жутко. Потому что я отчетливо слышу их перекличку. Но главное, потому что они говорят обо мне. Голос справа: «Этот человек, безусловно, виновен». Голос слева: «Он не свободен, и значит, не волен в своих поступках». Справа: «У человека всегда существует выбор». Слева: «Нельзя быть уверенным, что выбор делает он, а не делают за него». Я хочу что-то произнести. Ничего не выходит. Мои губы немы. Я весь онемевший, бесплотный, бездейственный, меня словно нет. Но раз меня нет, как я могу находиться в этой кошмарной реальности? И может ли быть реальностью голос того, кто незрим? Справа: «Гнет обстоятельств не отменяет личной ответственности». Слева: «Главная ответственность любого существа – сохранить себя». «Давайте не будем заниматься вульгарным зооморфизмом». «Но и не будем забывать первичность законов природы». «Инстинкты не могут быть выше морали». «Но мораль не может быть выше нравственности, важнейшего человеческого инстинкта, который и отличает гуманную личность от животной особи, а мораль как раз-то придумана, чтобы личность насильственно подавить». «Мораль существует для интеграции личности в общество. Без строгой морали общество рушится, наступает хаос, и когда это происходит, человеческое исчезает, а на его место приходит именно животный, примитивный инстинкт». «Так не эта ли катастрофа произошла с нашим обществом: от перестройки к распаду, от гласности к аморальности, от демократии к вседозволенности, от свободы предпринимательства к инфляции нравственных ценностей? И не эти ли обстоятельства определили судьбу нашего подсудимого?» Тут я содрогнулся: меня судят? За что? В чем обвиняют? Какое имеет ко мне отношение это раздвоенное призрачное многословие? Неожиданно грянул еще один голос. Он донесся оттуда, откуда я вышел, и куда с испугом смотрел. Там был яркий, слепящий свет. «Прошу вас не отвлекаться! В составе преступления мы разбираем только два слова... Только два, действительно важных... Любовь... и Смерть». → Я помню тот сон. Не слово в слово, но его образ. В нем сконцентрировалась жизнь, остановившаяся в мертвой точке декабря. Минул январь, потек февраль. Не отпускало. Все время боль. Опустошенность и смертельная усталость. Все мои мысли оставались скованными Адой. Которой больше нет. Я понимал, нас разлучила независимая от меня причина, рок. Но понимание не заглушало отвратительного чувства, что ее гибель все же как-то связана со мной. Я осознал простую вещь. Словно очнулся ото сна, в котором раньше жил, и вдруг раскрыл глаза. Очнулся потрясенный – той очевидностью, которая всегда присутствовала рядом, и на которую я обратил внимание так непростительно поздно: с любовью не шутят. Мое существование превратилось тихий ад. Зима казалась навсегда. Холодный мир, покрытый снегом, виделся пустыней, где всякую возможность жизни уничтожил страшный взрыв. Я был в этой пустыне один. Энергия иссякла. Слезы так и не излились. Жизнь не хотелось, не отыскивалось смысла. Лучше бы я умер. → Скорпионы обладают поразительной живучестью. Они способны выдержать самые экстремальные условия. Когда в пустыне Сахара проводилось испытание французской атомной бомбы, вблизи эпицентра с радиацией 134000 рентген выжили одни скорпионы! Для большинства скорпионов комфортная температура 20°-37°C. Критический верхний предел – около 40°С. У некоторых пустынников летальный порог достигает 47°С при экспозиции 25 часов и относительной влажности всего 10%! При температуре ниже 10°С скорпионы впадают в спячку. Однако это не мешает им выживать даже при заморозках. Не исключено, что в процессе естественной эволюции они приспособятся жить и на севере. Организм скорпиона почти не теряет воду. Поэтому скорпион практически никогда не пьет. Необходимую для него жидкость он получает из съеденной пищи, тщательно переваривая и высасывая из нее все соки. Питается скорпион только живой добычей. При этом обходится минимальным ее количеством. Потребив одного мотылька, он может «поститься» по 6-7 месяцев, а в отсутствие пищи способен голодать до двух лет! Разгадка его аскетизма – в обмене веществ. 70% съеденной пищи идет на пополнение тканей тела. Для сравнения: человек усваивает всего 5%. Кроме того, надолго впадая в анабиоз, скорпион экономит энергию. Неудивительно, что живут скорпионы значительно дольше, чем любые насекомые, многие птицы и млекопитающие. Природа одарила скорпиона такой жизнестойкостью, что его не так просто убить... → Опять я начал почитывать книгу Лебовиса. Странная какая-то фамилия – Лебовис. Впрочем, не более странная, чем занятие, без громких слов ставшее делом всей моей жизни. Я наконец-то приступил к диссертации. Она явилась для меня единственной зацепкой, формальным смыслом продолжать существовать, после того как смысл жизни был утрачен. Конечно, эта привнесенная искусственность не заменяла невозвратимой трепетной естественности, пульсирующей радости, которая и отличает жизнь подлинную от подделки. Не заменяла, но постепенно подменяла. Когда ты занимаешься искусственным, естественное теряет актуальность. Бледнеет радость, но одновременно меркнет скорбь, уходит эйфория, но тупеет, глохнет боль. Я понял, что искусство – это бегство, попытка выжить, когда жизнь невыносима. Я понял: настоящее искусство – преодоление мучительности естества. Единственное, чего я недопонимал: о чем же, на самом деле, моя диссертация? Являясь частью коллективного труда лаборатории, она была кирпичиком в непостижимой для меня стене. Зато, я понял кое-что о практике писательства. Писать возможно только при условии, что рядом нету женщины, что твои мысли ей не заняты, свободны для иного. Неудивительно, что в ту хмельную осень я не выдавил ни строчки. Прости, моя любовь, но правда жизни беспощадна, она не терпит сантиментов, но требует осознанности: чтобы у меня появился шанс стать ученым, ты должна была из моей жизни исчезнуть. Однако я ошибся. Как вскоре выяснилось. Писать возможно и при женщине. Более того, писать для нее. Точнее, за нее. Еще точнее, взять на себя ее работу, поскольку так случилось, что она – моя жена. Бедняжка, да. Она существовала. Как ни прискорбно, я был не один. Безжизненное мое внутреннее одиночество отягощалось ее жизненным присутствием. Была весна, когда вдруг обнаружилось, что ее учеба в институте близится к концу. Еще немного, и придется защищать диплом. Ту самую дипломную работу, которую она писать, оказывается, не начинала. По ее версии, минувший год ей дался нелегко. И, между прочим, не без моего порочного содействия. Я, в общем-то, не спорил, грешен, каюсь. Но при чем здесь... С какого перепугу... Нет, я не буду, даже не проси... Она и не просила – требовала. Раз я считаюсь мужем, должен ей помочь. Ей, видите ли, трудно. А мне так все равно, о чем писать. По ее мнению. Я, уж как мог, отнекивался, но на любое твердое простое «нет» обрушивался пресс ее как минимум тройного «да». «ДА-ДА-НЕТ-ДА», именно так это и выглядело, в апреле месяце, в виде развешанной по городу рекламы. Шел референдум о доверии народа к власти. Народу власть подсказывала, как, не ломая голову, заполнить бюллетень, когда народ придет, чтоб проявить гражданскую ответственность на пункты для голосования, где его ждут стандартные бумажки, и дабы не было мучительных раздумий, не проще ли отдаться воле тех, кто все равно у власти? Мне наплевать было на всю эту политику, которая успела к тому времени набить оскомину. Лишь легкое подташнивание от примитивности манипуляций над каждым, кто ходил по улицам, меня гнело. Но еще больше угнетала невозможность, бессмысленность, недальновидность выпендрежа, упрямства, бутафорского геройства... Я сдался: вместо собственной науки сел писать ее диплом. Дипломная работа называлась лаконично – «Яды». Какой простор для мысли, для ассоциаций! Обыденная тема для фармацевтического факультета. Но что-то мне подсказывало: жена облюбовала тему неспроста. Биолог, фармаколог – если не зацикливаться, то и впрямь без разницы. Я поднял материалы, обработал, втиснул в план, засел строчить. Писалось мне легко, ведь наша жизнь была достаточно отравлена, так что особенно выдумывать и не пришлось – лишь руку протяни. Пока я этим занимался, отпочковывались мысли. Далекие от темы. Хотя, как знать, как знать... Сперва она отвадила меня от Ады... Теперь от диссертации... Последовательно мной завладевала, ликвидируя сторонний интерес. Для наших отношений у нее нашлись два действенных императива, фактически сводившиеся к одному: «мне надо» и «ты должен». Моя любовь и мое творчество ей были любопытны лишь в том практическом аспекте, чтобы как-то ей служить. Я не вполне осознавал, к чему все это может привести, но сам процесс порабощения становился очевиден. И главное, сопротивляться невозможно: ведь я законный муж, и стало быть, она имеет право. Но разве это – не прямой путь в подкаблучники? Я наливался раздражением, и мой прижатый бунт вливался в ее текст... За наш диплом она получила «отлично». → Жизнь продолжалась, удлиняясь в бесконечность. Мое трагическое несогласие в расчет не принималось. Мало того, жизнь навязала мне причину жить, и даже смысл, хотя я точно знал, что смысла нет. Казалось бы: меня заставили заняться делом, не только мне чужим, но отвратительно ненужным. Однако написание злосчастного диплома позволило убить весну и первый месяц лета. Неплохо для начала. Вот так и получилось, что абсурдная задача позволила отвлечься от мучительной рефлексии. Мне просто стало некогда задуматься о личном. Спустя полгода после катастрофы я все еще был жив. Но дальше-то что? Она не знала. Как и я. Моя Бедняжка. Закончив институт, торчала дома. Дни медленно ползли. Ничего не происходило. Возникла затяжная пауза: мы одолели с ней рубеж, после которого открылась перспектива, сияющая пустотой... В один из августовских дней она произнесла: – Не представляю, что нас ожидает. – Работа, что же еще. – Я не об этом, я о нас с тобой. Подумав я, трагически изрек: – В жизни всего два периода: ожидание любви и ожидание смерти. После озвученного настроения прошло несколько дней. А возможно, недель. Жизнь стояла, время текло где-то там, за пределами. Мы не поехали никуда отдыхать. Даже в город не выбирались. Разве что за продуктами. Ничего не хотелось. Вообще ничего. Каждый чувствовал: формально мы снова вместе, но все уже между нами не так, как было раньше. Мы практически не разговаривали, и не из враждебности, а по ненужности, непонимании, что мы можем друг другу сказать. Вечера напролет мы пролеживали в разных комнатах, каждый читая свое. Она читала «Звезды судьбы». Я читал Маркеса – «Сто лет одиночества»... Внезапно она заорала: – Есть! Есть третий период! – Что?! – Я перепугался ее неожиданной «эврики». – Ожидание ребенка! – Не понял... – Ребенок! Это же так естественно! Между любовью и смертью у нас должен родиться ребенок! Самое страшное – парализация воли. Мне трудно понять, как у нее это получилось. Ее инициатива несла безусловность, то самое нечто, что сильнее меня, и чему я не в силах противиться. Одним словом, я покорился. Той же ночью мы занялись продолжением рода. Я любил ее с безвольным отчаяньем. В этом было даже некоторое изощренное наслаждение: я теперь навеки ее, а она уж точно моя, мы обречены друг на друга. После всех катастроф, что между нами случились, после наших измен и особенно, после смерти Ады, я ее избегал. Но постепенно она меня приручила. Я начал ее вспоминать и даже невольно чувствовать, что, возможно, люблю. А что делать? Мы – муж и жена, надо жить как-то дальше. Но дальше-то что? Оказывается, ребенок. Не я первый, не я последний. Я только хочу сказать, это не было для меня потребностью, той естественностью, о которой она пыталась мне толковать. Во мне не умер инстинкт любви, это правда. Но утверждать, будто я жажду ребенка – ложь. Подсознательно я не хотел никакого ребенка, однако рассудок внушал искусственную задачу: надо. Наверное, в жизни бывают такие мгновенья, точки судьбы, где правда и ложь сливаются воедино. Например, как в тот миг, когда двигая бедрами с нарастающим ускорением, со все большей яростью приближения к животному счастью, я вложился в последний звериный рывок – и застыл, и ослеп, и ушел в ощущение отсутствия, растворения во вселенной, где меня жадно всосала черная огненная дыра. А может, это было ошибкой?
Оглавление 10. Слова. 9 11. Слова. 10 12. Слова. 11 |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|