HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олег Баранов

Детский дом

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: , 4.09.2008
Оглавление

1. «Ашер»
2. Cоюзники
3. Террариум

Cоюзники


 

 

 

За два следующих дня невольники разгрузили еще два аэроплана с углем, кирпичом и статуями – омерзительными созданиями одного человеческого гения и двух его безруких рук; а стоило только им закончить, как вскоре заявились и праведники, или, по выражению самих праведников, "так называемые праведники".

Всех называющихся так оказалось семеро. В час пополудни Каина разбудило не тарахтение трудолюбивых моторов, а какая-то посторонняя искорка предчувствия любимого зрелища, но он сразу решил не дать ей себя распалить, догадавшись, что за подарок готовит ему очередное приземление – куда там равноугольным одноцветным кирпичам, и пока гнилушка разгоралась, коптила и истекала бесплодным сомнением где-то в отдалении от сознания, он пробовал снова загнать себя в сон. Импульс с пожарища оказался, однако, слишком велик, чтобы его могли победить эфемерные грезы, Каин немного поворочался, встал и смело выглянул за заспанную занавеску. После угрюмой мрачноватости комнаты неспелый мраморно-водянистый день ослепил его, и несколько пробуждающихся секунд он ничего кроме обманчивой ряби не видел. Лишь спустя целую минуту он осознал, что это рябят на черно-белом фоне семь бредущих бледно-серых фигур, да еще ненавязчиво розовеют их разной степени праведности рожи. Возглавлял всю рябь, естественно, Варлаам.

Каин иначе и не величал его как только Варлаам-засранец, словечко это теплотой своей напоминало процесс, а прилипчивостью результат, поэтому немедленно было подхвачено падкими до всего нечистого праведниками. При самом Варлааме Каин великодушно помалкивал, Варлаам об этом знал и – дурачок – запоминал, а что не запоминал, то заносил в специальный файл с данными – где, когда и в каком контексте противный Каин обзывал его засранцем, а на прочие обидные имена он не реагировал никак, то есть молитвами о всепрощении обзывавших его душ.

Места, времена и контексты он классифицировал, впрочем, безуспешно. В действительности он лелеял надежду выявить дыру в закономерностях Каиного раздражения чтобы по возможности (но не нарушая, разумеется, заветных принципов) влезть в эту дыру своими поступками и внешними обстоятельствами; он даже умудрился построить какие-то трагикомические графики зависимости частоты ругательств от дюжины разных метафизических и нравственных параметров, но Каин ругался на Варлаама совершенно спонтанно и просто вовсе даже совсем без контекстов. Смеха ради он попросил Симеона подпустить в машину немудрящую заразу, которая при каждом обращении бедолаги к своим проблемам выдавала на экран сплоченную колонну этого забавного словца, а, чтобы выглядело убедительнее, сопровождала бравый отряд прискорбным синтетическим вздохом.

Сейчас этот герой бодро вышагивал, гордо выпятив грудь навстречу любому будущему, за спиной его ближайший к нему ветер бесился снежным бураном, а перед лицом блистала выглаженная равнина. Плечи его тянул к небу высокий станковый рюкзак с мыслями сотни вымерших мудрецов, а руками он придавливал подарочные чемоданы со всем что он умел – единственный – понимать как попытку к благу.

Каин сжал зубы и зажмурился, перевел под веками глаза чуть выше и открыл. Остальные шестеро – Иуда, Неффалим, Рувим, Асир, Иосиф и Вениамин, кучкуясь по неустойчивым парам, подрагивали и плелись далеко сзади, не так, конечно, как плелся некогда Каин, но тоже в целом достойно. О том чтобы их встретить, а заодно и самому прочухаться у него даже мысли не возникло, он и в ванную-то не пошел – такая вдруг на него напала лень. Он просто развоплотился, оставляя грязь и все дурные запахи за пределами тела, а, воплощаясь обратно, попутно цеплял собой свежую одежду прямо изнутри, и этот успешный, но становящийся все более нелегким трюк сразу поднял настроение. Старую одежду он сгреб в полиэтиленовый пакет и бросил в угол, на сумку с так и не разобранными фолиантами.

Неффалим и Асир разыскали Авеля и подняли его с лежбища беспорядочной бранной речью, первый хотел пунша, а второй грезил коньяком, и шумели они как двадцать основательно усиленных Каинов. "О черт, на самом интересном месте", – сказал Авель и разборчиво послал их в разное.

"Молодец", – спускаясь вниз хотел подумать Каин, но вспомнил присказку Малеха не говорите хорошо о живых, они еще могут исправиться и оборвал оценку на "М-м..."

Иуда плюс Вениамин уже перерядились из ярко-белого в цветное, радовали друг другу глаз и готовили себе сине-зеленые коктейли.

– Привет, Каин, – бросили они.

Каин без слов обобрал обоих.

– Ну Каин, заимей совесть! – воззвали они без надежды.

– Всем надо делать, а не только себе, – сказал он.

– А мы всем, – застеснялись они, – и делаем. А тебе с двух что за прок?

– Авелю... – полувопросительно пробурчал Каин.

– Запил что ли... – сказал Иуда тем же тоном.

По лестнице вприпрыжку прискакал Асир.

– Авель нас послал, – радостно сообщил он. – Слыхали? Дай стакан, Веник. Хибара ничего, а, Каин?

– А? – сказал Каин хотя все слышал.

– Шеф нас послал, – доложил ему Асир. – Слыхал? Перепились намедни до жути, устроили легкое подобие оргии... С бабами, конечно... До сих пор трясет. А у шефа тоже ломка. Стереотипов. Но пока он не сломался окончательно – осерчал – и ну нас в шею! Вообще-то мы должны были через три... нееет, даже четыре дня прилететь. Вы самолет разгрузили? Авель давно прилетел? Тот, с харчами? Или нет? Коньяк куда дели? Там коньяк был? Должен быть. Всю дорогу мечтал коньяка хлебнуть. Знаешь, бывает такое, как будто шило попало и сидит. У тебя бывает такое? Я имею в виду желание. И не просто, скажем, захреначить, а именно, понимаешь ли, коньяка, хорошего, да? А с собой никто не взял. А то, допустим, на бабу потянуло. И как назло – не просто на какуюндь, а на брюнетку или не, не! – самолучшее на графиню и чтобы у нее было шанелью подпудрено, грудь в форме груши, а сама из Венесуэлы. Ох, венесуэлки! Там графини-то есть вообще, а? А кругом, как назло одни блондинки кишат, да? Коньяк где?

– Хрудь в форме хруши, – сказал Вениамин.

– Храфиня, – подтвердил Асир.

У него за спиной в дверях, скрестив руки на груди, стоял Авель, и, склонив голову чуть вбок, корчил увесистыми кивками заинтересованную морду. Морды Асир не видел, но если бы вдруг увидел, то не смог бы придраться.

"Взрослый какой, – думал Авель, – о бабах рассуждает".

Баба у Асира была. Одна. Он ее таскал повсюду и тихо, так чтобы, якобы, она не слышала, всем обещал на ней жениться. Он особенно кичился тем, что она ему верна и никогда не посмеет наставить ему рога. То было верно, козырь у Асира был непобиваемый. Невеста была дурна собой.

– Она умная как первый том энциклопедии, – утверждал Асир.

– М-м...

– Ты хочешь сказать, если она умная, значит не...

– Я-я...

– Ох и корявая же у него баба, должен я признать! – сдвинув брови, восхищался Иссахар на одной из попоек.

– Ни в сказке сказать, ни пером описать, – искренне кивал Симеон.

– Отвратность притягательна, – веско предполагал Рувим.

– Просто наш Асир на фиг больше никому не нужен, – говорил Гад.

Других женщин у Асира не было, хотя он при случае направо и налево с восклицательными знаками напоминал что, дескать, были! И другие и третьи! Есть и будут! Не было. Точка.

– А мы тут на месяц. И четыре дня, – весело продолжал Асир. – А ты, Каин? – он хлопнул его по плечу. – Вот занесло, да? Надо было девочек сюда прихватить, да? Я говорил...

Авелю надоело.

– Увянь, Ас, – попросил он и на солидном мужском шагу чвикнул пивной банкой.

"Как взрослый", – украдкой подытожил Каин свои ощущения от обоих и пошел готовить себе завтрак.

Авель не любил, когда много пошлят на женскую тему, и старался закрывать все подобные разговоры, на их почве он чувствовал себя неуверенно, но объяснял себе это повышенным чувством такта и чьими-то благочестивыми заповедями, которые, как почему-то ему казалось, он где-то вычитал, да и вроде бы забыл – где. С женщинами у Авеля все складывалось неплохо, по крайней мере так все считали, а, значит, так оно и было на самом деле. Лишь он сам знал, что это не так, знакомых у него вроде бы набиралось немало, но все они были какие-то незавершенные. А ему конечно хотелось довести знакомство подальше, до дружбы или хотя бы до конца, но все время что-то не получалось – то из-за лени, то из-за чрезмерной рациональности его действий, а то и просто из-за нежелания врать. Женщинам Авель был симпатичен, они его жалели а значит на девяносто процентов уже желали... и любили... Просто в момент наивысших симпатий он почему-то терялся под хитрыми пошлыми взглядами окружающих, смотревших на него со всепонимающей животностью, и Авель думал: "Неужели я, принимавший участие в мировом обустройстве, буду сейчас оправдывать ожидания собравшейся здесь флоры и фауны..." – и не оправдывал. Фауна, однако, об этих его неурядицах не знала.

Несмотря ни на что, у праведников было не принято заглядывать в чужую частную жизнь. Правда, не делалось этого по разным соображениям. Каин не включал свое девятое чувство вполне осознанно: он не мог себе представить, чтобы кто-то чужой копошился в изрядно перепачканном, но драгоценном белье его жизни, и пока это соблюдалось (а он регулярно проверял, соблюдается ли) подход к другим был паритетный. Впрочем, если бы он и залез к кому-нибудь, то никакого стыда не испытал бы, просто таким образом он уличал себя в непоследовательности, а, следовательно, терял часть своего я, чего допустить не мог ни в коем случае. Шефа, как тот ни прикидывался, он, однако, за человека не считал, на него непоследовательность не распространялась.

Авель не обижал даже шефа, из общей своей паиньковости, унаследованной с доисторических времен, сам факт невмешательства он не рефлексировал, всякие ограничения органично вплетались в его парадоксальное восприятие. "Свобода свободой, – оправдывал себя он, – но ей надо уметь противопоставлять внутреннюю меру. Это ведь тоже часть свободы – суметь приструнить... обуздать... нет-черт-возьми! – обломать! свою свободу..."

В отличие от Авеля хитроватый Манассия напротив, все аккуратно осознавал и заострял на этом внимание. Он имел специальную электронную книжицу с двумя только разделами: заслуги и промахи. Заслуг у него не было, все хорошие и обыкновенные поступки он заносил в графу неудач, а плохие забывал. Кондуит он всегда оставлял на самом видном месте, втайне очень рассчитывая, что кто-нибудь отыщет его и скажет (а лучше опубликует): "Гля! Вот-те раз! Энтот Манассия-то оказывается ставит себе в промахи душевную щедрость и милость к падшим, уж если это он считал прегрешением, какой же, ч-черт, человечище он есть в остальное время!" Он именовал себя экзистенциалистом на том основании, что отождествлял свою сущность с мнением окружающих о сделанных им поступках, и формировал это мнение как умел.

И, наконец, Варлаам просто опасался предсмертного раскаяния и посмертного наказания. Что до раскаяния, то он страшился только одного: доведись ему помирать, он может не успеть во всем исповедаться, а что до наказания, то он боялся, что если не успеет во всем исповедаться, то о его грехах не узнают, они не будут ему зачтены, и он попадет в рай. Варлаам же желал только чистилища, хотя и опасался, что его не существует. Но уж доведись даже угодить и в ад, то и там ему достанется самая плевая работенка: подносить дрова, следить за давлением в котлах или в худшем случае точить вилы. В самых высоких своих мечтах он видел себя вздыхающим над заваривающимися праведниками, которые с кипящей надеждой завистью глазеют на него поверх крутых пузырей и унизительно умоляют замолвить словечко; в наслаждениях рая это был единственный, но незаменимый пробел. Варлаам честно и всерьез верил и в Бога и в Судный День и даже во Второе Пришествие, правда, сомневался, что в подсчете варлаамовых проступков Господь обойдется без подробной авторской исповеди. Прочие, впрочем, тоже кое-как верили, но при этом не примеряли всего на себя.

– А как же шеф, шеф, – подтрунивали над ним некоторые особенно наглые праведники, – он на Всевышнего не тянет, а?

Варлаама всегда трясло. Он нескладно кричал что не надо! не смейте опошлять! это не смешно! это вам зачтется! как маленькие! эх вы! – и прочие заунывные вещи.

– Не горюй, Вар, – иногда успокаивал его чувствительный Авель, – а что же тогда Бог?

Варлаам молчал и медленно выводил:

– Бог – это то, что ему приписывают. Да.

Тезис практически никто не оспаривал.

– Обыскал весь дом, – доложил Рувим, – ни спутниковой антенны ни баб.

– В эти широты спутники с бабами не долетают, – сказал Иуда.

– А кто-нибудь точно знает, где мы находимся? – спросил Вениамин.

Каин принес из кухни поднос со своим завтраком, разобрал его и сел есть.

– В Сибири, – глухо ответил Неффалим.

– А вот всем-то не сделал, – сразу упрекнул Вениамин. – Велика Сибирь. А точнее?

– Есть тут антенна, – сказал Авель. – Даже две. Не все ли равно? Сибирь – она и в Африке Сибирь.

– Авель, а ты тут хозяин? – спросил Рувим.

– Малех в принципе.

– Да ладно – Малех!

– Сегодня ночью еврокубки, – вспомнил Манассия. – И завтра. Вар, выпьешь? Мы никому не скажем, а значит – ты вроде как и не грешил.

Народ слегка хихикнул.

– Не пью, – отрезал Варлаам. – И телевизор не смотрю.

– И жен-щин-не-лю-блю, – по слогам продиктовал за него Рувим.

– Варлаам, ну скажи нам, глупым, чем тебе телевизор-то не угодил? – спросил Иуда. – Я еще понимаю – женщины, юдоль греха, но – телевизор? Вот ты книжки читаешь, они что – против телевизора?

Варлаам напрягся, зная, что последует за его ответом.

– Книги, – он со значением поднял палец, и все загипнотизированно уставились на него, – это избранное для избранных. А телевизор – это все остальные для всех остальных. Да получит каждый по собственному выбору его. А я тут ни при чем.

Иуда раскинул руки.

– Мы – это все остальные! – воскликнул он. – А он – избранный!

"А! Я так и знал", – подумал Варлаам.

– Хочешь быть избранным? – спросил он.

– Уж обойдусь как-нибудь!

– Ну а я хочу, – кротко сказал Варлаам и сложил ладошки в лодочку.

Неффалим усмехнулся в Иудину сторону. Иуда вдруг впервые в жизни почувствовал, что хочет быть избранным. Иногда. Когда выгодно.

– Я как на Каина гляну, у меня в животе свербеть начинает, – поведал Иосиф, – я шестнадцать часов кроме мятной жвачки ничего не ел. У меня от нее уже оскомина. Где продукты, Авель?

"Дети еще, – по привычке чуть обидевшись подумал Варлаам. – Потом совестно будет". Если бы его спросили, когда наступит потом, он бы не ответил. Его задевало, что никто не обращает внимания на его очевидную духовную зрелость, а вместо этого счастливятся своим весьма мелким, животным и по всем статьям неправильным счастьем.

Он не был, конечно, крайним противником женщин, хотя ходили слухи, будто из всех книг об общении с ними он выбрал себе "Молот Ведьм" и носился с ним как с той самой пресловутой писаной торбой. Это было верно как всегда лишь отчасти, "Молот" он действительно изучал, но никогда не подумывал о его применении, точно так же как остальные праведники почитывали "Камасутру", с тем же конечным результатом.

Все отправились на кухню.

– Быстрый спуск с небес на землю может быть болезненным, но он необходим, – решил немного отыграться Иуда. – Я тоже долго держался, да, Вар, очень долго, но...

Все развратно, по-мужски захохотали. Долго крепившийся и первое время пытавшийся немного проповедовать праведник Иуда как-то в одночасье сделался рекордсменом по части любого порока и с тех пор никому не уступал сомнительного первенства, но был уважаем. Иуда раньше прочих понял земные выгоды показательного греха: считалось что грешить престижно и что это может себе позволить только истинно сильный, свободный и незаурядный праведник. Иуда точно рассчитал, что разнообразные сомнительные подвиги эффективнее всего выделят его среди толпы безликих товарищей и повысят его личный вес в их глазах. Излюбленной фразой Иуды была такая: "У меня никогда не было невест. То есть они думали, что они были, но-о... они ошибались!" – При этом он заглавно ржал и что-то закатывал под язык. Единственный, кто на это не реагировал, был Каин. Варлаам мысленно созерцал лопающийся манометр.

– ...надо сильно меняться. Ты человек. Все. Привет! Приехали. Че-ло-век. Никакой духовности в тебе уже нет. Не должно быть. А коли есть – вышибай ее к чертовой бабушке, а мы поможем. Без шуток, Вар. Поможем?

Общество подтвердило. Оно поможет. Тут сомнений нет, на то оно и.

"Нет, надо что-то делать, – думал Каин, – книгу что ли прочесть... Пью, пью... Или написать? Мемуары?" – Читать и писать Каин умел.

"Я родился... Мои родители... Занимался сельским хозяйством... Моим учителем был... Однажды, проходя мимо... Нет уж, к... бабушке!"

Праведники расставили посуду и сели чавкать.

– Ничто человеческое тебе не чуждо; человеку свойственно ошибаться; человек человеку волк; каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами...

Варлаам подпрыгнул, подхватил у потолка свои пожитки и пошел наверх. В правом глазу навернулась слеза, он инстинктивно развоплотил его и создал уже сухим. Малодушие он отписал себе в грех.

– Глянь на него, – Вениамин пихнул Каина локтем, – типичный засранец!

Каин никогда не испытывал никакой жалости к Варлааму, но не терпел перекрестной травли, это представлялось ему нарушением правил игры. Он посмотрел на насмешника так, что все почему-то сразу догадались: сегодня засранцем будет Вениамин.

– Шатолароз, клико! – быстро крикнул Неффалим, опасаясь, как бы Каин не перевел свою метку на него, – чего-кому?

"Одно и то же, одно и то же", – думал Варлаам с лестницы.

Каин молча встал и поднялся к себе.

Ему хотелось побыть одному и подумать о Кате, ссорах, цветах и будущем, которое могло их ожидать.

Но особенно ему хотелось понять, что же осталось от их прощания? Почему его покалывает… – что?

Гордость. Он – первенствовал. Безраздельно. Всегда. Не только потому, что привык или хотел значиться. Так – было. Это данность. А тут вдруг – позвонил догонять. И теперь он проигрывал ей один. Была только маленькая надежда – она могла не понимать, что выигрывает. Ведь это он был первым, и все считал и считал от начала дней.

Он поморщился. Неудовольствие осталось. Когда вернусь – отыграюсь. Или не буду. Он подумал. Вспомнил прошлое. Утомился. И решил, что не может ничего решить.

Книга валялась. За два предыдущих дня ему удалось продраться пролезть прокрасться сквозь одну а за ней и с трудом мучительно две первые отвесные страницы. Он сел за напрягшийся стол, развернул распахнул разверз заложенные диском листы, будто бросился брякнулся бултыхнулся в безбрежную бездонную безразмерную пропасть чего-то, чему не было имени в его неопытной голове. Понимая постигая чувствуя что это его не красит, он, однако, не смог удержаться чтобы не пролистать рассказ до десять конца и посчитать одиннадцать, сколько еще осталось... двенад... неужели цать, ну точно, тринадцать... две недели, если все пойдет по плану... и день отдыха еще где-нибудь в середине... и попробовал попытался потщился продвинуться протиснуться проползти дальше вперед. Он твердо надеялся, что как только перейдет перевалит переберется за половину, читать станет легче. Книга накопит энергии на первой части пути. Помчится под гору. Увлечет за собой его внимание. Фразы укоротятся. Запятые исчезнут. Каин до этого прочел несколько маленьких книжек, кое-какие было интересно читать уже после одной четверти, а некоторые уже даже с первых строк: У меня на груди правильный круг из двенадцати глаз... похоже, правда, что По не из тех, и на первой части пути не сдастся. Лишь немногие праведники сумели одолеть аннотации к нему, да и то, похоже, чтобы щегольнуть однажды: "Читая По, мне пришла в голову мысль..." Если бы не название отеля, Каин никогда не взял бы в руки оригинал.

Сначала он натужно напряженно, теребя мочки нос подбородок вспоминал, о чем к... матери шла к... бабушке речь на том жалком листе, что он с таким трудом одолел осилил отнасиловал, потом никак не мог вникнуть в –... въехать в –... впитать всосать усложненный смысл читаемого полусумасшедшего тонко подмеченного, обезображенного придаточными; – да! а как же иначе! – отступлениями отуплениями затерянно заостренно скрытно мелькающего в глубинах черепной коробки, – но все же человеческого; более того, поймал себя на том, что водя уводя заводя зрачки вдоль вправо вниз неподатливых рыхлых буквопрерывистыхлиний и упрямо проговари вая сло га сочетания слова силлогизмы, он на самом деле интенсивно мечтает о другом, более приятном, а именно о том что вот он самый обыкновенный Каин может себе позволить и позволяет в силу некоторых особенностей устройства его внутреннего мира созерцательности одухотворенности предрасположенности к свободным действиям отсутствию а что разве не так страсти к подражанию толпе независимости сейчас читает высокодуховную не каждому посильную книгу он развивается прогрессирует приобщается к культуре столетий а потом и гляди тысячелетий а то совсем упустил как это приятно все черт бы побрал и с сигареткой где же пепельница в сортире черт кстати это кстати совсем не мешало бы, а праведники тем временем неуклонно дегра!-дируют и! загни!-ивают вфф... этилированном аду, он мечтал о том, как когда-нибудь между делом непринужденно скажет: а, кстати, у По есть отличный рассказ... девушки на шею впрочем зачем мне еще а она посмотрит как только одна умеет или мне так кажется ну и что главное что мне больше не нужно… Господи, ну зачем ты дал мне это тело? ссвинское тело сссоплями и шшжопами и что за мысли приходят неподходящие всегда когда о ней о нас нет что бы что-то расслабленное да так и… но чтобы так сказать, надо было как минимум прочитать хоть что-то до конца ей-то все равно конечно, ничего не изменится, но для себя я должен хоть что-то сделать – тяжелая и в целом неблагодарная работа никто не оценит такова двойственная причина всех чувств чей корень страх что за черт такова причина корень страх нет снова как я уже сказал моя ребяческая попытка... а моя?.. только третья попытка пробиться сквозь назло заколдованную монооднообразным растягучим стилеслогом решетку строк увенчалась относительным успехом, истерзанный измученный истощенный, он добрался до описания трещины, ну и урчит же дьявол будто недоволен угощением и решил сверить его с действительностью.

Он хотел выйти через черный ход, миновав залу с бушевавшими праведниками, но все-таки столкнулся с Неффалимом.

"Сейчас он спросит: Каин, ты куда?" – предположил Каин.

– Каин, ты туда? – Неффалим ноздрями указал на дверь.

Было сумрачно.

Нестерпимо захотелось взять всех прибывших правой рукой по очереди за шеи и вытолкать взашей. Авелю вежливо сказать, чтоб убрался следом – он молодец и поймет и пойдет. А потом позвонить ей. Улететь-прилететь и привезти сюда на длинные каникулы. На цветах в горшках и кадках, чтоб торчали вверх и пахли до ломоты в голове. Ничего здесь нет от рая, зато и никого вокруг. И не обещал я ей рая. Я вообще-то ничего не обещал. Ведь все что я знаю точно – ничего нельзя обещать. И все что я знаю нельзя обещать. Все прошлое мне ведомо, но ни секунды будущего. Время… Такое странное. Когда же его не будет? В будущем времени. В будущем не будет будущего.

А она все время просит что-нибудь пообещать. Вечной любви? Девочка! Я тебя люблю и не хочу обманывать! О какой вечности ты говоришь? Их есть у нас разных!

А не хочет она вечного один раз. Ей нужно всего лишь каждый день по немногу любви. До бесконечности и каждый. Ее вечность – полнее.

А вообще перед отъездом надо было произнести неправду. Какую-нибудь жизнерадостную неправду из будущего. Только потренироваться, чтобы глаза не выдали.

Идея! Позвонить и что-нибудь промямлить. Глаза не нужны.

Настроение стало хорошим.

Нет, не надо их в шеи. Просто сказать: друзья, золотые мои, идите отсюда сбогом нахер подобрупоздорову…

Каин обошел дом. Подобрался к озеру. Огляделся. Несвятая троица мигом окружила его – интуитивность – искусственность – искаженность, объединилась: условность. Неветер расписывал распихивал расшвыривал по квазимиру свои прилагательные: умеренный, бессмысленный, влажный, южный. Не посмев тронуть неводу, он лишь чуть поворошил несерый некамыш. Каин заглянул в недвижимое черное антизеркало, но не увидел отражения – то ли было уже слишком темно, то ли антиозеро показывало ему, что он, Каин... или антиКаин (какая разница!) чересчур ничтожен чтобы занимать какое-то антиместо в иерархии злых ценностей. Каинекаин вздрогнул и посмотрел на фасад. От крыши до ада его прочно уверено надежно устойчиво прорезала едва различимая в полумраке сузивших мир полутеней нерушимая трещина. Он долго всматривался вдоль нее, а внизу подумал: "А вот что они мне напоминают: семь их самых... трещин." Удовлетворенный определенностью, он вернулся в дом.

– Объявляется конкурс, – сказал Асир, залезая на стол. – Кто толком объяснит, что мне будет, если я откажусь от всей этой затеи?

– А что мне будет, если я тебе объясню? – решил поторговаться Иосиф.

– Почему бы тебе не спросить у шефа? – спросил Вениамин. – Тут телефоны работают?

– Я боюсь, – сказал Асир. – Он на меня зуб наточил. Авель?

– Боишься спросить, а не боишься отказаться, – сказал Рувим.

– Я тут причем?

– Ну ты здесь представляешь шефа.

– Если ты хочешь всем что-то объявить – вываливай, – разозлился Авель, – а если нет, слезь со стола, вон трубку сними...

– Знаю я эту шутку, – Асир не слез. – Трубку сними, в шляпу сверни, в жопу засунь... – Он умело изобразил из зада трубу.

– Царапаешь стол же.

– Стола ему для друга жаль, знаешь, кто ты после этого?

– Сам ты Варлаам, – без энтузиазма опередил Авель.

– Знает, – сообщил всем Рувим. – Каин, а ты где был?

– А?

– А-а, – передразнил Рувим. – Ответить лень.

– Я тебе завтра доклад напишу, можно? – Каин разорвал пакетик с ломтиками сыра и положил один прозрачный кусочек на язык. Тут же минимум трое повторили за ним его действия.

– Каин гулять ходил, я видел, – сказал Неффалим, – но держит в секрете.

– Ну ходил, – выдохнул Каин, – ну и что? Что вам-то с этого?

– Да ничего, – сказал Асир. – Ответил? Развалился? А мы тебя спросим, что видел?

– Он тебя сейчас убьет, – развеселился Рувим. – Где ты слыхал, чтобы он на два вопроса подряд отвечал?

– Подумаешь! – воскликнул Иосиф. – А если просто так не болтать, то и свихнуться можно. Мы люди, мы должны болтать. А ты, Каин, должен быть нам за это благодарен, наша болтовня дает тебе силы для злобствования, следовательно – жизненности. А чем ты занимаешься вообще? Книг ты не читаешь, я и то больше прочитал. Делать ничего не делаешь, после тебя только переделывать приходится. Пьешь вроде хорошо, но как-то чересчур отдельно. В грезах не участвуешь.

– Бабы у него вроде есть, – выцедил Асир. По некоторым пунктикам он завидовал Каину.

– Я думаю... – начал Каин, но потом не сразу сообразил, чем бы лучше продолжить – вариантов было множество. Однако, вкупе с интонацией начала фразы последовавшая пауза и обводящий взгляд получились внушительными и самодостаточными. Пока все ждали чего-то еще, он успел решить, что: 1 – это вообще-то часто не ложь, и 2 – изобретателю языка – слава. И – на всякий случай даже – Слава Богу.

– О чем столько лет можно думать? – откровенно удивился Иуда. – И чего ты надумал? Может поведаешь обществу?

Каин понял, что возможно и зря ляпнул о своих думах. Надо было все-таки сказать: Я думаю, что вы мудаки. А вы как думаете? Или лучше вообще не субъективизировать оценку началом Я думаю. Мало ли, что он лично думает, еще могут решить, что он ошибается, и тогда это их не проймет. Просто: Вы – мудаки. "Никогда не должно говорить о том, что я люблю мочь и умею хотеть думать." Ему стало немного досадно. "Я могу сказать, да вы не поймете, – громко и отчетливо отдумал он, чтобы чтение этой мысли при желании ни для кого не составило труда, – вы даже не осознаете самого факта непонимания. Вам, идиотам, покажется, что вы все понимаете, вы даже скажете, что я примитивен, потому что вы даже представить себе не можете, что в мире вообще есть кто-то, кого вам никогда не понять. Я вас, кретинов, даже обложить не могу, потому что это меня унизит сильнее, а вы только и ждете этого. Вам вывести меня из равновесия – это уже победа. Если я буду обзывать вас тупыми свиньями, обезьяньими рылами – и, заметьте, справедливо, – это будет означать только что я сам опустился до вашего уровня. Это легко, но позволительно лишь раз. Это только вам, ослам, кажется, что потом можно будет подняться. Них-ре-на. Падать можно только однажды, по разу в каждой жизни. Впрочем, допускаю, что вас это не касается, ведь вы себя так высоко не цените, вы вообще никого не цените, вы ведь не эгоисты, да? Вы можете себе позволить по сто раз в штаны накладывать, и разумеется вас простят те кто тоже делают это по паре раз на дню, а мое мнение вас не интересует. И вы, конечно, мне все простите, даже забудете, но в таком случае я сам себе это на стену запишу."

– Чего ты там так громко размолчался, Каин? – спросил Асир.

"А вот то и."

Праведники минут пять обсуждали его поведение, особенно изгалялся Асир. Его никогда не били, потому-то он, наверное, и изгалялся за троих. Каин, жуя, копил к нему ненависть, а с последним кусочком закрыл глаза и стиснул зубы так, что раздавил сыр между языком и небом. Он отчетливо представил себе, как несколькими точно выстрелянными фразами перешибает все колкости Асира, жестоко унижает противника вместе с его некрасивой подругой, а потом берет за всю радужную одежду, швыряет к бескомпромиссному черному фону на неупругой стене и там славно сла-а-авно бьет его, едва поднявшегося и робко роняющего на себя "ну все, Каин, все..." и подделки картин, правой рукой в левую наиболее насмешливую часть морды, а левой соответственно симметрично логично гармонично как просили в самую глупую... но Асир, конечно, исчез бы... Впрочем, можно просто подойти сзади и огреть чем-нибудь, хотя-я-а воспитательный эффект при этом... Нет, лучше ограничиться теми начальными цивилизованными фразами: от них Асиру не сгинуть, но ведь это запрещенный прием но ведь он уже завтра отплюется и даже простит Каину, и вот тогда останется только отыскать между Толстым и носками фломастер, идти к стене и – ...

Напряжение внутри него постепенно улеглось, и он успокоился, не заметив как праведники оставили его в покое и зацепились за Авеля. Соло теперь исполнял Рувим, а шуточки были те же. Авель мысленно одарил его спаренной порцией бейсбольных бит, воображение у него было отменное, тренированное, ему не пришлось ради этого тужиться и закрывать глаза.

В своей комнате Варлаам дал волю чувствам. Он мял у груди книги и с наслаждением пускал по ним горьковатые слезы. Он думал о том, как он одинок вот уже без малого много сотен лет, а по некоторым данным даже без малого много тысяч, что в свете общей муки еще лучше подходит для достижения ада с расслабленным режимом содержания. Он в исступлении хлюпал, мотал головой, часто дышал и искал выхода. Выход он нашел лишь когда увидел Иуду, ползуемого кем-то на коленях под его, Варлаамовым перстом к геенне, а та в предвкушении очередного вечного удовольствия тянет к нему свои чудоюдовищные жадные сдвоенные е. И с каждым ползком она все ужаснее, беспощаднее и неестественнее. И развоплотиться Иуда не в силах. И ползут Иуду и ползут... Варлааму полегчало и ползет себе... нет, долой слезы и ползет бедный... "Грех это, – вдруг рассудил он уже прохладнее. – Нельзя так думать про нищих духом. Табу так думать. Ползе... бяка. Фу. Бульк. Пыхх. Ух-х..." Геенна булькнула, вспыхнула напоследок и потухла.

Вениамин объяснял Рувиму происхождение шефовых денег, деньги чем-то сильно притягивали обоих. Вениамин, по-деловому показывая невесть откуда взявшуюся у него банкноту, говорил:

– Я достоверно знаю: шеф играл на тотализаторе!

– Да ну-у! – не верил Рувим. – Это на каком же?

– И проигрывал? – усмехнулся Неффалим.

– На футбольном.

– Он всегда презирал азартные игры... И деньги тоже презирал.

– Футбол – азартная игра?

– Значит перестал.

– Он не перестал, – встрял Иосиф. – Это вам так кажется. Все его действия можно интерпретировать двояко, а то и многояко, просто вы для этого подглуповаты.

– Да при чем тут ум! – воскликнул Вениамин. (– Я про ум-то молчал, – уточнил Иосиф) – Ты сам-то знаешь?

– Наверняка никто не знает, но я могу предложить другой вариант: играя на тотализаторе он убивал двух зайцев: зарабатывал деньги на полезное дело и разорял ненавистные ему притоны. А может и еще чего третье.

– А ты, Авель, об этом знал? – спросил Иуда.

– Я...

– А я думаю, что это не имеет значения, – сказал Иуда. – С шефовскими способностями наживаться можно на чем угодно, но я никогда не подозревал, что он неважно ради каких целей начнет вмешиваться в футбольные матчи. Мне сегодня даже к телевизору будет противно подойти. Он всех просто дурит. Кстати, за кого он болеет?

– Зато он никому не отдает предпочтения, – сказал Неффалим. – Сегодня твоя команда его милостью продует, а завтра всем надерет задницы. Ты только не думай ни о чем. Ведь важно что? Важно не то, как все в мире крутится на самом деле, а то, как на это можно посмотреть с выгодой для себя.

– Вы не понимаете, – возразил Иосиф. – Неужели вы воображаете, что он станет вмешиваться в какие-то футбольные матчи, если он уже столько времени вообще ни во что не вмешивался? Уж и молили его и коленки мозолили и проклинали – все по боку пускал. Смотрел, слушал и – пускал. И то – если смотрел. Еще не известно.

– А что! – сказал Рувим. – Он не вмешивался когда был Богом, и я его отчетливо понимаю. Представь себе, что тебя сделали начальником муравейника. Да тебе даже плюнуть на него лень будет, не то что помочь. Ты даже не узнаешь, что они тебя о чем-то попросили, потому что не догадываешься, что они вообще умеют просить, тем более о чем-то существенном с твоей точки зрения. Иное дело, когда ты сам насекомое, верно? Так и он. Раньше ему было как бы все равно, а теперь он стал как бы человеком. А у людей что за страсть? Давить на мир! И чем плотнее, тем лучше. Вот он и пристрастился.

– Однажды он уже был человеком, – сказал Вениамин.

– Болван, это был совсем другой! – сказал Иосиф.

– А как же тогда он выигрывал? – скептически спросил Иуда Иосифа.

– Я же говорю: смотрел и слушал. Просто узнавал о результатах.

– Из завтрашних газет? На людей не похоже.

– Зачем? Команды часто продают друг другу очки, надо только быть в нужном месте в правильное время.

– Так и надо говорить: не слушал и смотрел, а подслушивал и подсматривал.

– Какая разница?

– Нравственная, – сказал Авель. – Да! Подслушать – это нравственно.

– Тебя спросить забыли! Это ты Варлааму расскажешь, – сказал Рувим. – Мы тут обсуждаем технические детали. Это не по-людски. Небось не каждый может превратить ухо в стену и запустить куда ему захочется.

– Он жучки ставил, – поведал Иосиф. – Я знаю. Тараканы, мухи...

– Могли бы уж просто – взять и украсть, – сказал Иуда. – Раз нужны до зарезу деньги – можно и украсть. Выбрать какого-нибудь нуворишку побогаче и попреступнее, кого никому не жалко, и – обобрать. Никто и не заплачет, я думаю. А для острастки огненными буквами в воздухе начертать, дескать, Бо-жья-ка-ра, чтоб не вздумал в полицию бежать. На благое-то дело. Да за милую душу. Если оно благое.

– А кто воровать пошел бы? – спросил Авель. – Ты пошел бы?

"А с полпинка", – хотел было сказать Иуда, но вдруг узрел на лестнице Варлаама и осекся. Варлаам понял, как ему повезло. Вообще-то он шел вниз всего-навсего перекусить, но представившийся ему редкий шанс решил не упускать.

Иуда даже испугался. Сглотнувший слюну Варлаам неприступно возвышался над ним и пристально смотрел в глаза, да что там в глаза – глубже, по самую душу. И вычерпывал оттуда то что было Иуде дороже всего, а вместо этого вставлял что-то свое, каноническое, заветное, откровенное и скучное. "А ведь он даже ничего не сказал, только посмотрел, – понял вдруг Иуда. – Вот Ирод проклятый. И стукач, должно быть. На кой ляд его с нами послали... подкрался ведь так тихо..."

– А где грань? – вкрадчиво прогремел Варлаам. – Ответь мне, Иудушка-душка!

– Да какая еще грань! – занервничал тот и решил обратить все в шутку. – Какая тебе, Варлаамушка-засранец, нужна грань? Грань в стакане, вот где.

– Все ты понял! – тихо прогрохотал Варлаам, грациозно спускаясь по ступенькам. – Кто будет определять, кого тебе обокрасть, а?! Ты сам возьмешься или кому-нибудь поручишь?

– Вот еще, – проворчал Иуда. – Больше всех мне надо что ли... Чего он привязался? Вон Дан, пускай он... В конце концов он все должен знать. Иначе, на кой он нужен? Пускай сидит и отстегивает плохое от хорошего. А наше дело сторона, мы делать хотим.

Голодный Варлаам отвязался от Иуды и сел в уголок доедать богатые остатки трапезы праведников. Чревоугодники! – помолился он перед едой. – Проглоты. Глотофаги. Ужо будут вам в геенне харчи. – И послал рту сухой стейк.

– А я бы не стал воровать, – заметил Вениамин, – а раз уж дело дошло до жучков, то я бы вместо них денег бы наделал. – И он живо показал рукой, какой отличной, новой, хрустящей купюрой он мог бы стать в один прекрасный момент.

– Всевышний должон быть! – провозгласил Рувим из бильярдной, пока молчали шары.

– Ну, это не факт, – мягко возразил Иосиф.

– Это факт, – сказал Асир, – вопрос в другом – он один или их несколько?

– Вопрос в третьем, – захохотал Иуда, – они мужики или тетки.

– И у меня есть доказательства, – настаивал Рувим. – Кто все это сотворил? – Он обвел пошире круг руками. Получилось глобально.

– Малех, – пожали плечами Вениамин и Неффалим.

– Не спорю, – кивнул Рувим. – А кто сделал Малеха? Молчите? – торжественно спросил он, не дав подумать.

– Он был всегда, – ответил Неффалим.

– Чушка собачья, – отрезал Рувим. – Его создал Всевышний.

– А Всевышнего?

– Он был всегда.

– А это не собачья?

– Но это принципиально меняет дело! Ну какой из Дана… Бог, пусть даже и не в прошлом? Он даже не всемогущ, он без нас как без рук. А ангелы? Ну скажите, зачем Настоящему Богу какие-то вшивые ангелы? Он что, генерал, чтобы у него денщики были?

– А что ты предлагаешь? – спросил Иосиф.

– Варлаам не так глуп как вам кажется, – сказал Рувим и резким движением руки отрубил весь праведный ропот недовольства.

– Любишь ты парадоксы, – подметил Иуда.

– Что люди понимают под всемогуществом? Самые примитивные вещи. Планеты подвигать, потоп организовать, голод устроить... А кто это все делал?

– Так бы и сказал: хочу быть богом, – зевнул Вениамин и взял кий.

– Ну не надо уж прямо так прямо, – застеснялся Рувим. – Но определенные заслуги в этом направлении у меня имеются.

– У всех имеются, – сказал Вениамин и стукнул по шару, иллюстрируя свое определенное могущество.

– Нет, – сказал Иосиф. – Всемогущество – это возможность действовать свободно, а вовсе не потоп.

– Мне Симеон говорил, – подал голос Неффалим, – что Дану около двадцати миллиардов лет. И что он вроде бы сформировался сам по себе, безо всякого там Всевышнего. Когда образовалась Вселенная, он вроде бы сам собой и возник.

– Это согласуется с современными научными подозрениями… воззрениями, – авторитетно подтвердил Иуда. – Это называется флотация, блин.

– Флуктуация, – поправил его Вениамин. – Это называется флуктуация. И не блин, а шар.

Авель усмехнулся, но спорить не стал. Он отлично знал, что это называется флористика. Грамотеи! – подумал он. – Не умеют наблюдать и делать выводы, а берутся о Боге рассуждать. Ведь еще кольцо у него над головой светится! Кто бы слышал: флотация – это процесс образования богов! Должно быть, из пузыря интуиции...

– А я слыхал, что шеф собирается устроить Конец Света, – сказал он.

– Кто тебе сказал эту глупость? – радостно встрепенулся Неффалим.

– Августин. И, кстати, очень давно.

– Нашел кого слушать! – воскликнул Рувим. – Он на то и блаженный, что у него с собственной башкой не все лады. На букву "ав" – они все с приветами: Августин, Авраам, Аввакум, еще там... – все!

Авель нагнул голову, и реплика пролетела мимо ушей.

– Августин не дурак, – мрачно пробурчал Иосиф. – Вам просто с ним поболтать лень. А он весьма умен, потому дураком и прикидывается. Чтобы его никто не доставал. Ты-то Рувим больно умный, да? Вот и сидишь здесь. А он сейчас блаженствует и делает прогнозы; ежели Конца не будет, он скажет, что он всего-навсего эсхатолог-любитель и впридачу невинный идиот, и его надо было не слушать, а интенсивно лечить, а если будет, то на Страшном Суде выйдет сухим, он в акции участия не принимал и более того – предостерегал. Ты же, Рувим, первый потом локотком-то и закусишь.

– А я предлагаю у шефа спросить начистоту – что он затеял! – вспыхнул Асир. – Пусть даст показания, да! Пусть ответит! Пойти к Дану и спросить: а ты чьих будешь-то, дядя?.. прости Господи… Коли он и есть тот самый пресловутый Всевышний, то пусть не морочит голову и даст гарантии, что мы за себя не отвечаем, а коли откажется, то пусть знает, что я ради его фантазий в геенне потом потеть не намерен! Да! Так и скажу! Не желаю, у меня другие планы, меня в Москве девочки ждут, я женюсь скоро. А их туда и палкой не загонишь, сейчас геенной-то огненной черта с два кого соблазнишь!

Варлаам тихо сидел в уголке, вполуха слушал и думал.

Как ему казалось, главная трагедия его была в том, что ему не с кем было поделиться своими размышлениями о Господе. Праведники для этого не годились – они вообще по его мнению ни на что не годились; Авель был благоглуп и чересчур доверчив, хотя и не потерян окончательно, а Каин, хотя и умел временами думать самостоятельно, никогда не признавал тех же способностей за Варлаамом. За много лет до появления первых репортеров Варлаам выдумал себе собеседника сам: эдакого синтетического внутреннего журналиста, который интервьюировал несчастного, когда ему было совсем невмоготу.

Опрос всегда начинался однотипно:

– Что, Варламушка, не весел?..

– Не нравится мне эта непоследовательность, – вздохнул Варлаам.

– А-а...

– Да! Шеф! больно любит он все менять. Помнишь, когда-то он был велик и могуч, он одной микроскопической вероятностью своего существования внушал и благоговение и ужас, но потом!

– Что же хорошего, что он внушал ужас? Разве это по-Божески?

– Стоп. Ты должен был спросить: а что было потом? А сам, поди, не знаешь! Он перестал себя уважать и куда докатился мир... Кто кем правит и правит ли вообще? Он, видите ли, создал процесс. Как будто этого достаточно... А этот процесс нас всех еще и погубит.

"Так бы и сказал."

– Одно время, помню, моду себе завел, начал размножаться: шеф воды, босс зе... я хотел сказать, бог воды, бог земли, неба, войны, еще черте чё... Я стерпел. Потом он слился в себя одного, нарекся Создателем, Сущим, это мне пришлось по вкусу, но когда он начал менять имена!.. Малех... потом Даном назвался, дорожит традициями, хочет показать, что равен нам. Да и он ли это? Да любой агнец в козлище превратится! Разве нет? А в конце стал – шефом. Как сейчас помню, в мае дело было. А если, говорит, тебе трудно сразу, зови меня поначалу Господь Босс, это тоже сойдет. А я ему отвечал: "Истинно сказываю тебе, для чего меняешь ты имя свое? Или со Вседержителем хочешь сыграть ты в игру свою? Или у Всевышнего хочешь ты выиграть, меняя имя свое? Тебе говорю, никому не дано играть с ним и выиграть. Ибо всему мера своя: имя меняя, не меняешь ли лице свое?"

– Мпц!

– Я как-то спросил его, почему ему не нравится называться просто Господом, как все приличные господа, а он ответил, что у него, дескать, с господами мало общего. Раньше-то они были как близнецы, они одинаково и вместе построили мир, создали пару людей и несколько нехитрых инстинктов, но потом те построили храмы, и с тех пор их пути кардинально разошлись. И что же? Никто и не заметил. Праведники! Им легко, они ни в кого не верят. Шеф верит в обоих, но помалкивает. А я? Я так не могу. Мне подавай в кого-нибудь верить! Но ужо нагрянет, нагрянет Илия, покажет ему май месяц! О дне его ужаснутся потомки его и современники его будут объяты трепетом его.

– Кому много вверено, с того и взыщут на всю катушку.

– Ну все, хватит, ты такой болтливый!..

– А правду говорят, что отсюда можно попасть непосредственно в ад? – спросил Иуда.

– Узнаешь в свое время, – цинично усмехнулся Иосиф.

– Чтоб ты язык откусил! – отреагировал Иуда. – Ты на мои грехи намекаешь?

– Нужны мне твои грехи! – отрекся Иосиф. – Это ты на них обычно намекаешь... А вот в аду они тебе очень пригодятся. Ты их храни. – Он засмеялся.

– Там, говорят, несладко, – вздохнул Вениамин.

– А где сладко? – удивился Иосиф.

– А ты боишься ада, Авель? – спросил Неффалим. – Или ты в рай намылился?

– Я-а...

– А вот я ничего не боюсь! – запальчиво бросил Неффалим. – Кроме самой геенны.

– Значит там будет вечный страх попадания в геенну, – поведал Иосиф.

– Какой же это страх, если вечно? Если я буду знать что вечно буду бояться, значит я туда никогда в пределах вечности не попаду, значит и бояться перестану.

– А ты не будешь знать. Ты ведь сейчас не знаешь и – боишься.

– Выходит, я уже там, – мрачно резюмировал Неффалим. – Ловко сделано. И даже не предупредили.

– Вообще, – изрек начитанный Иосиф, – вся жизнь на земле может быть интерпретирована как хождение по порогу ада, по нулевому кругу, только из него еще можно выбраться в рай, а из первого уже нет.

Каин неслышно усмехнулся. Когда-то давно, очень давно, когда он был еще юн и любил поозорничать, а в шефа (к которому тогда еще не прицепили сотню репейчатых канонов и которого они тогда звали запросто "эй, поди-принеси!") еще не вошло шило, заставившее его вдруг покинуть девятую сферу и собственное эталонное тело, он прокрался и стащил какую-то документацию. Сам он ничего не понял, но на всякий случай запомнил и рассказал отцу. Тот покивал покивал, почесал спину мотыгой покивал и заявил: "Теоретик хренов..." Черновики с тех пор многократно переписывались и дополнялись, Каин время от времени их инспектировал и правил старые рефераты. Последний вариант, составленный им незадолго до отправки на тот свет имел такой вид:

 

МАЛЫЙ РАЙ АД

 

Установим расстояние от Большого Рая Чистилища земной тверди ввысь в сторону вглубь в ад в пять тысяч шагов сто тысяч стадий 8120 км кто сыщет меру сему?!

Диаметр установим в 1800 локтей 8 лиг 2400 км кто сыщет меру сему?!

Имеет форму квадрата круга 5 кругов 9 концентрических кругов

Количество мест первой эконом каждой категории: 2 5 288063 КСМС

В малом раю аду неплохо плохо и тошно невыносимо чуть лучше чем невыносимо

Предназначен для убитых убийц следующих категорий лиц:

Богоотступники, язычники, убийцы, мужчины, женщины, членовредители, богоотступники, грабители, воры, дураки, дороги, нищие, бедные, богатые, насильники, разбойники, развратники, рабы, работорговцы, таки язычники церковники,… сволочи, стукачи, неряхи, нетрезвые наездники водители пилоты, неряхи, богоотступники

 

И так далее. Всего 3360 пунктов, из которых почти все зачеркнуто или под вопросом. Дурацкий список заканчивался так:

Хакеры

Устав от перебранки, праведники сели за карты, но игра не шла. Из-за отсутствия наличных играли на банки с пивом, но так как банки были чужие, проигрывать их было легко и безболезненно, а выигрывать глупо и никчемно. Асир первым спустил свою долю и поклявшись, что он умышленно поддавался своим совершенно не умеющим играть партнерам, ушел слоняться по отелю, а оставшиеся трое подумали, дескать, так они ему и поверили, ага, сейчас, как же... Покидав рассеянно фишки еще полчаса, они постепенно совсем раскисли и сменили банки на разноцветные бутылки с завлекательными этикетками.

"Как – как показать им что они примитивны? – насупившись, думал Варлаам. – Как, нет, ну как сделать чтобы они поняли, насколько ниже меня они находятся по уровню развития? Что они бездарны? Ограничены? Надменны? Смешны? Чванливы? Тривиальны? Всё вместе? Их счастье не стоит и одного выеденного мною постпостового яйца, и оно мне на фиг... даром не нужно? В старости у них спросится, что делали? Деньги? Грехи? Интересно было? А почему же теперь так одиноко что хочется выть – на луну, на судьбу, на кипящее молодостью общество, которое вперемежку делает то грехи, то деньги? Хоть в тюрьму, лишь бы не в одиночку. Друзей нет. Врагов нет. Только духи мертвецов на банкнотах. – Пару слов, леди Гамильтон, а? – Мне бы кто... Пробьет немного времени, и они начнут бескрайними глупостями (но не осознавая этого, конечно), навязать свое рабское миросозерцание, но как им сказать, что их эта штука не самое ценное из всех и что бывают – пусть редко – другие, имеющие не меньше прав на существование? И правила их жизни не единственно возможные, что кто-то играет по другим! Но ведь они никогда не признают ценность моих, хотя бы потому что не поймут их – так высоко нахожусь я от затеянной ими жалкой возни. И остается либо не замечать их, либо ввязаться с ними в гонку, в игру, в бой! – по их правилам – и выиграть, сделать так чтобы заметили и признали, и после, уже признанному уйти на покой, в иной, свой мир, брякнув напоследок: мол, мне это не составило труда, тоже мне – дело! А вот вы нюхните теперь моего! Вот тогда они поймут, кто есть кто, вот тогда...

Впрочем, есть, есть один способ показать им их глупость, надо лишь очень захотеть и поднять их до своего уровня, но тогда мы все станем равны, и, следовательно, зачем это затевать? Только ли для того чтобы они поняли, как были наивны и нерадивы? Только ли для последующей благодарности? Хотя... тоже ведь...

Странно, однако, одно: что меня так сильно заботит их непонимание... Ведь, казалось бы, что мне до него? – Ну плюнь, обидься на крайний случай, да и иди по своим делам, – а ведь на-тебе! – прямо покоя не дает, гложет и гложет. Неужели только потому что они несмотря ни на что все-таки считают меня своим, а мне это не безразлично? И их счастье наступает мне на хвост. И ведь они вообще-то не жадные, готовы поделиться, и я не гордый, я бы взял, но они будут смеяться и чувствовать себя победителями, но я не так хочу... Может я все-таки гордый чересчур? Кошмар, как я запутался, а другого, своего святого благочестивого счастья у меня пока что еще нет. Да и есть ли оно здесь вообще? Вот когда оно будет, тогда, наверное, эти муки прекратятся... А если не будет, то хоть в петлю надо же какая все дрянь! Раб не может быть свободным. Ему надо сначала возвыситься. Хорошо быть королем. Отрекся сразу и – свободен.

Праведники принесли несколько телевизоров, и принялись ловить нужные каналы. От шума и резких звуков Варлаам отвлекся, но тут же взял себя в руки и сварливо и складно подумал: "Телевидение! Тоже! Верх глупости и самодовольства. На все даст ответы. Всем угодит."

Каналы показывали и нахваливали друг друга, Неффалим не сразу вычислил футбол, и праведники немедленно бросились заключать пари на исход матча – проигравшие получали от выигравших подарок – дюжину щелчков по лбу. Под давлением остальных, Авель тоже предсказал результат – ничью, но сразу после этого ушел к себе в комнату, так как поставивший на другой результат Рувим сладостно пообещал нащелкать потом Авеля по лбу так что тому, дескать, мало не покажется. В спорте Авель разбирался так себе, вот если бы в шедеврах MGM... угроза была реальна и поначалу он хотел сделать тот же выбор что и большинство, но тогда Рувим бы сказал: Он всегда как я! Боится! На этот раз он сказал другое: Никогда как я не поставит! Боится!

"Господи, скорее бы это все закончилось, – думал он, перебирая диски. – Жить бы где-нибудь спокойно, и никогда их больше не встречать. Самое худшее – принудительная работа и невозможность все бросить и уйти. А ведь только начало. И сколько еще спереди – никто не знает."

В дверь робко постучали. Авель поспешно выключил видео.

– Можно? – нагловато спросил Варлаам. – Что смотришь? Футбол? Интересуешься лично – или потому что все?

– Ты зачем пришел? – спросил Авель недобро.

– Навестить решил, – ответил Варлаам. – Посмотреть как устроился. – Он пострелял шустрыми глазами по сторонам, заглянул в углы, одобрительно-неодобрительно покивал.

– Насмотрелся? – через минуту сказал Авель.

– Терпимее надо быть, Авель, – изрек Варлаам, глотнув из голоса праведника микстуры неприязни и ненависти.

"Представляю, если кто-нибудь увидит, что я с ним", – подумал Авель.

Пить не тянуло, но Авель хотел во что бы то ни стало отделаться от ощущения, что они с Варлаамом чем-то похожи, он подошел к бару и вспомнил, что у него там ничего нет. Он по инерции открыл его и навстречу один за другим выпали близнецы Г. В. и Ф.

– Я тоже его читаю. Будешь? – спросил Варлаам, доставая из внутреннего кармана фляжку сладкого церковного вина.

Авель чуть не ударил его за это "тоже", но сжал зубы и вопросительно поднял брови. Варлаам резко открестился.

– Как ты думаешь, Авель, – спросил Варлаам, основательно заглядывая жестко пьющему праведнику в глаза, – не проходит ли самопознание Господа через человека?

– Я-а...

– Встречающий Бога ужасается, Авель! А не приходило ли тебе в голову, что Господь сам боится этой встречи? Ты спросишь почему? Но подумай сам: сначала познать! а потом встретиться!

Вино было так себе, но Авель без раздумий вылил в себя половину фляжки.

– ...Сверхчеловек, он же Бог. Встреча с самим собой – вот источник ужаса. Тут все очень хитро, ну уж раз Господь един в трех лицах и это за хитрость не почитается, то свести количество персонажей до двух персон – это уже прогресс. Авель, тебе плохо?

– Я просто...

– Так вот я это к чему: задумывался ли ты когда-нибудь о встрече с собой? Думал ли ты, чем это может обернуться? Посмотри внутрь себя, грешная душа! Зачем пьешь ты или уподобиться хочешь ты убивающим тело свое, там, внизу? Задумался ли о том, зачем посланы они тебе с искушением? Больше скажу тебе:...

Телефонный звонок прозвучал как сигнал разрешения воскреснуть. Авель схватил трубку.

– Да. Я. Нормально. Здесь. Да. Это тебя. Шеф.

Он положил трубку на столик поодаль от Варлаама, чтобы дать себе фору и выскочил в душ.

– Кто меня спрашивает? – обратился Варлаам непонятно к кому и гордо прошествовал к телефону. – Праведник Варлаам слушает, – сказал он, – кто на проводе?

– Чего ты делаешь у Авеля? – спросил шеф.

– Веду беседу.

– О кей. О системе управления?

– О... о самопознании Господа! – гордо ответил Варлаам.

– Вам что – больше делать нечего? – поинтересовался шеф.

– Я думал...

– Дай Авеля!

– Он в ванной.

– А с кем ты болтаешь?

– С тобой...

– С кем ты болтаешь у Авеля?!

– Он только что ушел.

– А, ну логично... Вот что. Вместо того чтобы трепаться, подвигни остальных на что-нибудь практическое. Пусть подвизаются в аппаратной технику изучать, понятно? Повтори.

– Да. – Варлаам подумал, что скажут праведники на это предложение и облизал губы. – В аппарат изучать тех...

– И этих. Авелю потом передай, чтобы мне перезвонил.

– Передам. То есть – о кей.

– Как ты там? Не обижают?

– Нормально.

– Как со свободой?

– Как скажешь...

– Расслабься.

– Есть... – Варлаам расстегнул "молнию" балахона.

– Но не очень.

– Так точно. – Варлаам застегнул.

– Ты чего там скрипишь?

– Освобождаюсь...

– Брось дурить, Варлаам, ладно? Через три дня прилетит самолет. Полетишь на нем обратно. С грузом. Понял?

– Понял. С каким?

– Что?! Самолет с молитвами разгрузишь и сядешь в него.

– Э-э…

– Ну говори!

– Я думал, молитвы перемещаются без самолета… Но если теперь…

– Что?? Я говорю, что, помолясь, разгрузишь самолет и сядешь в него вместо груза. Один. Без всего. И поменьше там о Господе, побольше о телеметрии. Ну – давай.

– Давай. О чем?

– У Иосифа спроси. Ну давай.

– Давай...

– Давай!

Варлаам выждал несколько минут, потом нерешительно постучался в ванную, ответом была лишь усилившаяся струя воды. Мыться Авелю совсем не было нужно, но он твердо решил не вылезать до окончательного ухода Варлаама.

– Я знаю, Авель, что ты не такой как они, – сказал Варлаам безучастной дверной ручке. – Негоже тебе уподобляться грешным. Все равно они тебя за своего не посчитают. И слава Богу, кстати. Будь собой. Пока!

К праведникам он не пошел. Он отыскал комнату Каина, постоял, собираясь с духом, и толкнул дверь внутрь.

– Можно?

Каин оторвался от манускрипта, посидел немного и, почесав горло от подбородка, сказал:

– Нельзя.

– Малех звонил, – сообщил Варлаам, не входя. – Надо подвигнуть праведников на деятельность.

– Правильно, – согласился Каин. – Давай, двигай.

– А ты?

– А я посмеюсь.

– Ты что читаешь? – спросил Варлаам после паузы.

Каин лихорадочно соображал, чтобы ответить, чтобы посильнее задеть Варлаама, но к несчастью ничего подходящего в голову не пришло. Досадуя больше на свою необразованную несообразительность нежели на любопытного праведника, он резко ответил:

– А чего ты во все нос суешь?!

Варлаам отпрянул.

– Да ничего. Извини.

Он закрыл дверь, вздохнул, простил Каина и медленно поплелся к лестнице.

Праведники активно обсуждали, был ли пенальти.

– Шеф звонил, – сказал Варлаам как можно солиднее.

– Сказал чтобы делом занялись, – сказал Варлаам как можно увереннее.

– Просил чтобы побольше теле... – Варлаам забыл.

– Куда уж больше, – сказал Иосиф и добавил громкости.

Варлаам вернулся к Авелю. Вытиравший голову Авель выпучил глаза и ринулся снова в душ, но поскользнулся и едва не растянулся на полу.

– Шеф просил ему перезвонить, – сказал Варлаам.

– А-а, – облегченно выдохнул Авель. – Все?

Варлаам подумал.

Раздался звонок.

– Это он, наверное.

– Слушаю, – сказал Авель.

– Авель? Ты чего делаешь? – спросил Рувим.

– Голову вытираю.

– Лоб вытер? Наши гол забили. – Фоном раздался хохот праведников и хлопнула пробка.

– Это шеф? Ладно. Я внизу буду, если что, – шепнул Варлаам, удаляясь.

Авель позвонил шефу безо всякой охоты. Трубку долго никто не брал, но потом Малех подошел и довольно пространно напустил туману о подробностях их дальнейшей работы в отеле. Авель почти ничего не понял, но переспрашивать не стал, Рувим сильно испортил ему настроение. Шеф порекомендовал начать прямо сразу, Авель пообещал, но делать этого не решился. Если бы он пришел посередине матча, Рувим бы сказал, что Авель испугался проигрыша, поэтому он решил дождаться конца, каким бы унизительным он ни был, перетерпеть экзекуцию, а уж потом воззвать к делу.

Он спустился к праведникам через пять минут после финального свистка. Все включая Каина были в сборе и частично слонялись.

– Ничья, – известил его Иосиф.

В углу делал вид Рувим. Остальные ждали, что скажет Авель. Забыть о пари было невозможно.

– Дай, я тебе отобью! – приготовился Авель.

– Я тебе отобью! – отмахнулся Рувим. – Нашел тоже Варлаама! Пошел вон отсюда!

Остальные праведники, не поддержав ни одну из сторон, хохоча, ожидали развязки.

– А лоб-то чего-то красный, – слегка подровнял ситуацию Авель, поняв, что с Рувимом ему не справиться. Было обидно. Щелкать Рувима по лбу ему совершенно не хотелось, но он знал (и знал, что прочие знают тоже), что проиграй он, Рувим исполнил бы свое обещание сполна.

– Сейчас у тебя будет красный! – пригрозил Рувим. – Только болтни мне еще что-нибудь. – Он шмыгнул носом.

Порозовевший Авель покорно отошел в сторону.

– Рувим, а Рувим, – вдруг услышали все голос Каина.

– А? – встрепенулся тот, подозревая неладное. Все заинтересованно примолкли.

Возникло некоторое молчаливое напряжение.

– А чего ты, Каин, вмешиваешься, а? – нервно взвизгнул Рувим. – Это наше с Авелем дело, верно, Авель? Никто не вмешивается, а ты лезешь!

– А что я такого сказал-то? – сказал Каин терпеливо.

– А нечего тут говорить! Ты вообще не играл, так что и молчи. Чего ты мне сделаешь?

– Да ладно вам, – попросил Авель.

– Зарежу, – ответил Каин.

– Ну попробуй, – предложил Рувим, готовясь исчезнуть.

– Да ладно вам, – попросил Авель.

– Еще поторгуемся? – спросил Каин.

– Силу показываешь, да? – заметался Рувим, понимая, что никто за него заступаться не собирается.

– Дурак ты, – оценил Каин.

– А ты – вон кто, – Рувим без особого успеха указал на невинного неназываемого неприкасаемого Варлаама и отправился наверх. – А ты у меня еще дождешься, – пообещал он Авелю, проходя мимо.

Авель хмыкнул и прикинулся, что ему все нипочем.

– Шеф сказал изучать технику, – выговорил он.

– Да, он сказал, – подтвердил Варлаам и поднялся. Авель поспешно отстранился.

– Ищи дурака, – сказал Иосиф.

– Вот и идите, – сказал Асир.

– У вас славная парочка, – сказал Иуда.

– Я лучше выпью, – сказал Вениамин.

– А я спать хочу, – сказал Неффалим.

– Пойдем, посмотрим, – сказал Каин Авелю.

Все отправились следом. Иосиф плюнул в печку.

От изобилия техники у Варлаама закружилась голова. Иосиф сразу же повключал все что мог и начал тыкать наугад все кнопки, изредка объясняя происходящее кивающим слушателям. Вениамин по лежавшим рядом инструкциям поправлял его.

– Локатор. Это питание башни. Посадочные огни.

– Взлетные.

– Камеры. Всего тридцать шесть штук. Это наведение. Ночное видение.

– Инфракрасное.

– Стены поджать. Это двери. Замок. Сюда вставлять диск для записи. Это план дома. Черным – склеп. Это люки. Свет. Лестницы. Шторы. Отопление. Обвал потолка. Потайные ходы. Скелеты в нишах.

– Нажимаешь – они ходят.

– Голографические призраки. Сто миллиардов вариантов. Звуки всякие.

– Гостям на радость. Приходит так – народу полон дом. Поздоровался, познакомился, пожрал, какую-нибудь бабу за хрудь щуп-щуп, а ее нет.

– А можно сделать так чтобы щуп, а она есть?

– Для каждой ступеньки своя кнопка!..

Варлаам совершенно не мог во что-либо вникнуть. "Вот так и Господь всеми нами", – он думал о своем, но для виду таращил глаза на приборы и дисплеи больше остальных. – "Именно так. Вот на этой кнопке у меня Иуда-грешник. Нажимаешь – он ходит. На том рычаге Каин. Бабу хвать, а ее вдруг рраз – и нет! Для нее у меня отдельная педаль... А вот этим джойстиком я Варлаама поверчу... Да. На все воля твоя. На все, родной мой... Так и скажу Дану. Наберусь только здесь свободы. Что, скажу, толку, коли и на тебя, Малех, свой реостат припасен? Что он ответит? Аминь."

Каин злился. И вдруг возникла фраза, пока без внутреннего смысла. За любовь. Он понял, что за любовь он мог позволить себе даже проигрывать.


 

 

 


Оглавление

1. «Ашер»
2. Cоюзники
3. Террариум
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!