HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Анастасия Бабичева

Непримиримый критик

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 30.03.2009
Оглавление

1. Часть 1
2. Часть 2
3. Часть 3

Часть 2


 

 

 

Меня зовут Полиграф Яр. Это псевдоним, конечно. Я предпочитаю говорить о себе именно под этим именем, потому что с того самого дня, как я впервые попробовал написать что-то осознанно (случилось это, когда я учился на втором курсе филфака), я называл себя именно так. Я решил, что лучшего имени для себя мне просто не найти. Почему? «Поли» – латинская приставка со значением «много», а «граф» – греческая основа от «графо», «пишу». Вот так оригинально я трактовал это имя. «Много пишущий». Идеальное имя для человека, который хочет посвятить себя письму. Конечно, на втором курсе филфака я еще не был уверен, что хочу именно этого, но решил, что псевдоним всё же надо иметь. А что касается «Яр», так это просто дань моей настоящей фамилии.

Тогда я подписывал именем Полиграф Яр свои заметки, что-то вроде распространенного дневника. Писал я их, разумеется, в стол, скорее ради тренировки. А псевдоним использовал из неких романтических соображений, мне самому тогда до конца не ясных. Однако вскоре мои товарищи по учебе стали называть меня «критиком». Это прозвище прочно закрепилось за мной: «Критик, привет!», «Критик, пока!», «Что там про Критика слышно» и тому подобное. Я был не против. Да что уж там, мне это безмерно льстило. Ведь сам я был искренне согласен с такой характеристикой.

Дело в том, что еще подростком я не обладал ни хорошей физической формой, ни силой, ни привлекательной внешностью. Я много читал, спортом занимался очень посредственно и не пользовался популярностью у девчонок. Но ведь надо было как-то зарабатывать авторитет. Испытывать унижения и избиения от более задиристых одноклассников не входило в мои планы. Вот и выбрал я своим оружием острый язык. Произошло это, конечно, неосознанно. Просто я много читал, и, случалось, вводил сверстников в замешательство каким-нибудь читанным накануне словом или высказыванием. Эффект мне нравился, и я читал с еще большим вниманием. Тем более, что класс, в котором я учился, был с гуманитарным уклоном, рассуждать о прочитанном, независимо мыслить и нетривиально оценивать
было не просто приятно, но и полезно – на моей учебе это сказывалось как нельзя лучше. Постепенно я начал смело оценивать не только книги, но и окружающий мир – события, факты и, конечно, людей. Словарный запас уже тогда позволял мне достаточно полно выражать мысль. Поэтому если уж я собирался устроить кому-то вербальную казнь, то пощады моей жертве ждать не приходилось. За это одни меня любили, другие терпеть не могли, но в любом случае, репутацию я заработал железную.

Филфак способствовал, так сказать, закреплению навыка. И дело было не только в том, что я снова много читал и изучал теорию языка и литературы. Нельзя забывать, что репутация юноши, получающего образование на филологическом факультете, изначально под угрозой. Мужественные и серьезные мехматовцы (такая уж у них была репутация) звали нас (немногочисленных представителей сильного пола на филфаке) педиками или, в лучшем случае, донжуанами и подкаблучниками. Вот и приходилось
как-то отстаивать свою мужественность. Я не лез за словом в карман. Кроме того, мои пассажи становились все более изощренными. Поэтому прозвище «Критик» я принял как должное.

В сущности, именно оно способствовало моему решению: пора, и правда, становиться критиком. Я не стал откладывать и отнес в университетскую газету свой очерк об очередной кинопремьере. Очерк, надо сказать, довольно смелый для подобного издания: рассуждения о сексе в киноискусстве, о грани между эротикой и порно, а в конце – мой блестящий псевдоним, Полиграф Яр. Очерк не только был принят и напечатан, но и произвел должное впечатление на публику, что мне несказанно польстило. И хотя я никому не открывал своего авторства, очень скоро по корпусу прошел слух, что Полиграф Яр – именно я. С тех пор в каждом номере газеты красовался мой очередной словоохотливый отзыв на новый фильм, книгу или событие из жизни университета.

Моя «университетская слава» (так я это называл, будучи уверенным, что имею право на определенное высокомерие) способствовала и тому, что я получил свою первую работу. Точнее, я получил ее не сам. Моя тогдашняя подружка показала очередной номер с моим очерком своему отцу, редактору небольшой местной газеты «Обозрение». Ей чрезвычайно льстили наши близкие отношения. Так вот ее отец и предложил мне должность внештатного журналиста. Я согласился без колебаний: для студента третьего курса – почти предел мечтаний. Два раза в неделю я обозревал события локальной важности. Чаще всего, связанные с политической жизнью города; хотя иногда попадалась и более близкая мне культурная тематика. «О, сегодня культурка, неплохо» – с такими словами я приступал к очередному заданию. Без особого вдохновения, но честно выполнял свою работу.

В общем, к моменту окончания университета, я писал для нескольких изданий, среди которых был и очень приличный журнал, претендовавший на роль этакого проводника в мир актуальной культуры. Он назывался «City», и на тот момент это была единственная работа, которая мне действительно нравилась. Я зарабатывал ровно столько, чтоб хватало на жизнь, посещал всевозможные мероприятия и тусовки, имел огромное количество знакомых, приятелей и подружек, читал чуть меньше, чем хотел бы – в общем, жил разнообразно и насыщенно. Вот только я всегда был уверен, что мой блестящий псевдоним ждет не менее блестящее будущее. А потому, когда через несколько лет подвернулся случай, я с легкостью оставил все это разнообразие и переехал в Москву. Ради разнообразия еще большего. И ради этого самого блестящего будущего.

Надо признаться, наступило оно не сразу. Довольно долго я мыкался в поисках приличной работы, перебиваясь какими-то разовыми и сомнительными заработками. Некоторые из них я даже не подписывал своим псевдонимом – не хотел марать его репутацию. У меня появился второй, запасной псевдоним для подобных случаев – Иван Иванов. Да, именно так – обыденно и безлико. Имя соответствовало тому, что было им подписано. Я освоил жанр заказных статей, которыми еще недавно гнушался, несмотря на их хорошую стоимость. Большой город оставлял меньше места для принципов, заставлял бороться и выживать. Тем более, претендентов на мое блестящее будущее оказалось немало. Я даже не берусь описывать это время подробно – это лишено смысла, как, пожалуй, и само это время.

Думаю, поворотом в моей жизни стал день 15 июня 2005 года, когда я был зачислен в штат журнала «XXI век». Полагаю, нет необходимости объяснять, что это за журнал, раз Вы сейчас его читаете. Скажу только, что я давно был наслышан о нем. Появившись еще в 1999 году, он пережил второе рождение в 2001, обретя неожиданного покровителя высоких чинов и высоких стремлений. С тех самых пор о журнале «XXI век» стали говорить как о «самом актуальном литературном издании десятилетия» и как «о лучшем представителе нового поколения художественных журналов в России». Появиться на страницах «XXI века» значило получить признание. Именно отсюда открылись двери в большую литературу для многих ныне «популярных» авторов. А для меня – журналиста с комплексом провинциала, амбициями столичного жителя и теперь уже неоднозначной репутацией – работать в этом журнале было настоящим счастьем и огромной ответственностью.

Вот уж где я выкладывался по полной! Ведь, кроме прочего, мне было чертовски интересно. Сначала мне доверили лишь рубрику обзоров: почитайте вот это, обратите внимание на это, а в следующем номере Вас ждет вот что. Но я работал с полной отдачей. Не боюсь себя перехвалить, потому что это правда. Я старался сделать каждый, даже самый незначительный абзац доверенного мне текста настоящим шедевром. В буквальном смысле chef-d’œuvre – главной работой, делом всей моей жизни. Возможно, это не было столь оправданно, но я чувствовал невероятный подъем. Я забросил все параллельные подработки, ведь платят в «XXI веке» хорошо, и с головой ушел в «серьезный труд». Тогда я напоминал себе кузнеца, который трудится над каждым завитком новой решетки для забора. Казалось бы, забор! Здесь можно не эстетствовать. Но стоит вспомнить решетки Летнего Сада или изгородь Русского Музея, и каждая затраченная минута становится оправданной. Да, именно так я говорил себе, и был вдохновлен.

И вот он миг восторга и торжества – через несколько месяцев мне предложили возглавить рубрику критических обзоров и в каждом новом номере представлять серьезную рецензию на одну из работ авторов журнала. «Критик» становился настоящим критиком. Эта работа была мне по плечу и, я был уверен, по заслугам. И для моего псевдонима, наконец, нашлось подходящее место.

Но восторги я решил приберечь до поры до времени. Теперь передо мной стояла важная задача. Критик – это публичная персона. Это даже поважнее автора. И посложнее, конечно. Критик говорит и для пишущих, и для читающих, и для готовых начать писать или читать – в общем, для всех. Критик не оправдается свободой авторского вымысла или пресловутой писательской эксцентричностью. Он не имеет права на обычное читательское «понравилось – не понравилось». Он – интерпретатор, а это исключительная роль. Я должен избрать свой неповторимый путь. Я должен быть узнаваемым. И если уж быть до конца честным – я должен быть лучшим. Вот как я формулировал свою задачу.

К тому времени я уже давно знал: что продается, то и лучшее. А продается только шоу. По-крайней мере, в сфере моей занятости. Вы возразите, что хорошая литература – не шоу? Ну что ж, хочется в это верить. Но на деле опыт говорил об обратном. Завоевать читателя я мог только одним способом: дать ему зрелище – вербальное, конечно. Вот тут-то я и вспомнил о своих школьных «вербальных казнях». Тем более, подчеркну – мне нужно было читательское внимание, а не любовь. Так я решил, что мое амплуа – это непримиримый критик, который говорит или только категоричное «нет», или только абсолютное «да». Без всех этих пресных нейтралитетов вроде «по сути это неплохой текст, вот только…» или «здесь есть и хорошее, и плохое…» Сказать такое могут все и обо всех, а я скажу то, что никто другой не скажет. Не подумайте, я не собирался хамить или что-то в этом духе. Я собирался писать холодно, строго и однозначно. Я планировать использовать все свои теоретические и практические знания и по возможности опираться только на факты. Учебники по грамматике русского языка, история и теория литературы, философские тексты, современные культурологические работы – в уме я перебирал всё, что мне может понадобиться для моих будущих опусов. К счастью, библиотека была недалеко от дома.

Я был, наверное, одержим своей идеей. Порою в своих размышлениях я приходил к выводу, что я должен возродить русскую критическую мысль, ныне канувшую в небытие. Я должен сделать рецензию самостоятельным жанром – интеллектуально сложным, а потому доступным только избранным, но исключительно притягательным своей искусностью.

Не скрою, я боялся. Во-первых, боялся ошибиться. Вдруг мой расчет окажется неверным? Во-вторых, боялся быть непримиримым критиком для столь широкой аудитории. Одно дело – школьные перебранки, а другое – публичный суд. И, наконец, боялся не оправдать собственных ожиданий, не справиться с поставленной мною самим задачей. Вот такой спектр эмоции сопровождал начало моей самой серьезной на тот момент работы. Но страх я, конечно же, усмирил. Ведь я – прирожденный Критик, сказал я себе. А слово, как известно, не воробей – так что обратного пути нет. И в этом последнем выводе было для меня какое-то спасение.

И я начал писать. Что из этого выходило, судите сами – любой номер за 2006 год. Скажу только, что редакция была довольна, потому что аудитория была заинтересована. А я был горд.

Случались, конечно, у меня и кризисы. Тогда вдруг охватывала паника, и я задавался лишь одним вопросом – имею ли я право публично уличать в отсутствии таланта, вкуса, чувства языка или широты мышления людей, которые не побоялись говорить о важном для них, говорить открыто, от своего  имени? Да, говорили они по-разному, кто-то хуже, кто-то лучше. Но ведь они уже прошли один круг ада – суд редакторской коллегии, так имею ли я право подвергать их новым мучениям? Тем более, что сам я никогда не был на их месте. В ответ на ум приходили слова о пользе критики, о том, что, хотя она и резка, но объективна. А в самые сложные для себя моменты я успокаивался тем, что меня оберегает мой псевдоним. Ведь читатели не знают, что Полиграф Яр – это я. В крайнем случае, придумаю новое имя или вернусь к настоящему… Что за крайний случай такой, я не очень представлял, но, как вижу
сейчас, боялся. Все равно боялся. Писать это мне трудно. Трудно открыто говорить о своей слабости, но теперь можно только так.

Итак, в целом я процветал. 2006 год был, по истине, пиком моего профессионального
роста. И на этом пике я взялся за очередную рецензию.

Я прочел сборник стихотворений, принятый к публикации в ближайшем номере. «Война», Константин Голиков. Ветеран Великой Отечественной Войны. Первая моя мысль была о том, сколько же лет этому человеку? 84. Родился он в 1922 году – эта дата значилась в краткой биографической сводке. А дальше – знакомое по сотням подобных биографий: учился, ушел на фронт в 19 лет, прошел всю войну, был ранен уже в апреле 1945. Потом женился, работал, дети, внуки и даже правнуки. Сборник стихотворений «Война» писал 10 лет и закончил в 1987 году. И всё: и никакой творческой деятельности, и никаких причин обнародовать стихи именно сейчас, ничего.

Сказать, что я был удивлен – не сказать ничего. Мотивы появления этого сборника в «XXI веке» казались мне абсолютно непредставимыми. Во-первых, этот человек, жил себе да жил, рифмовал потихоньку военный опыт в стол. Написал, закрыл тетрадь, смахнул слезу. Наверное, прочел детям, те отнеслись с пониманием, а потом рассказали своим детям, что дедушка стихи о войне писал. И вдруг, спустя много лет, он вдруг решает, что его тетрадь должны прочесть миллионы. И обращается для этого не в какой-нибудь местный журнальчик или газету, а в одно из самых серьезных литературных изданий. Во-вторых, наша редакция. Сколько писателей, не лишенных таланта, получали от них вежливые, но безапелляционные отказы? А тут вдруг решают печатать целый сборник довольно посредственных (ведь это, и правда, так!), хоть и про войну, стихотворений! Да, вечная тема, но и о ней можно сказать по-разному. И более актуально, и более проникновенно. И ладно бы приурочили к какой-нибудь дате, ко Дню Победы, например, а то ведь так – ни с того, ни с сего. И наконец, я всегда полагал, что журнал «XXI век» называется именно «XXI век» потому, что он дает путевку в жизнь, в настоящее и в будущее. С него начинаются писательские сегодня и завтра для многих подающих надежды людей. А в какое сегодня и в какое завтра дается путевка Константину Голикову? Нет, я говорю не о возрасте – писать, как и учиться, и любить, никогда не поздно. Очевидно другое: этот автор просто не воспользуется своей путевкой. Так не будет ли правильнее отдать ее тому, кто в ней, действительно, нуждается?…

Вот примерно всё это я и написал в своей рецензии. В соответствии с уже сложившимся стилем моих работ, сделал углы более острыми, добавил показательный экскурс в историю военной литературы, несколько ярких метафор… Да что пересказывать? Ноябрьский номер за 2006 год. И пусть Вас не смущает то, что в моей опубликованной статье были уколы в адрес редакции. В конце концов, наши цели совпадали – делать шоу, чтоб журнал продавался.

Не стану утверждать, что эта рецензия или этот сборник стихов были для меня какими-то особенными. Нет, очередное рабочее задание – выполнил и забыл. И когда вышел номер за ноябрь, а я уже преспокойно работал дальше. Однажды  случайно услышал из разговора в редакции о смерти одного из наших авторов, переспросил, о ком именно идет речь – не от большого участия, а скорее из вежливости; хотя к смерти я всегда относился с каким-то почтением, да и не совсем чужой человек – автор журнала, где работаю и я, почти коллега. В ответ я услышал имя, которое еще не успел забыть, потому что совсем недавно писал рецензию на его работу. Константин Голиков.

Казалось бы, ничего удивительного. Такую долгую жизнь прожил человек, 84 года – не каждому дано. Но я сразу же встревожился. Еще в детстве появлялось у меня такое неприятное ощущение – начинало ныть внизу живота всякий раз, когда я был причастен к чему-то, действительно, нехорошему. Как только я осознавал, что натворил что-то серьезное и, что страшнее, необратимое, появлялось это до тошноты неприятное чувство. В нем смешивались и ожидание наказания, и ужас перед содеянным, и чувство вины, и сожаление. Став старше, я перестал мучиться этим ощущением – мало, что казалось таким уж серьезным, а тем более необратимым. И вот теперь вдруг, услышав о смерти этого человека, я снова почувствовал, как скорбно заныл живот. Это произошло помимо моей воли, моего понимания и ожидания. И встревожило меня именно это чувство, а не сама новость. Казалось, мой организм отреагировал отдельно от меня, независимо от реакции мозга. И это было странно, дико.

Мои собеседники продолжали говорить о Голикове, что, мол, успел свой след оставить, ведь только месяц назад вышел номер с его стихами. Кстати, с номером «XXI века» в руках и умер. А какой номер? Наверное, тот же, октябрьский. Может, от радости сердце и не выдержало, рассуждали коллеги, слишком распереживался старик, слишком многое вспомнил. А может, просто время пришло, он чувствовал это, потому и решил стихи опубликовать… Так продолжали говорить, удовлетворяя мой скорее формальный интерес. А я тем временем понемногу стал понимать, почему мой организм так резко отреагировал на эту новость. «Слишком распереживался старик…» Новый номер с моей рецензией вышел совсем недавно. Я быстро напряг память – да всего три дня назад! А что если он держал в руках не свои стихи, а мою рецензию? И от этой мысли у меня похолодел затылок.

Я быстро взял себя в руки. Даже если так, то что же. Мог ли я рассчитывать на такое слабое здоровье Голикова? Да и не было в моей статье чего-то такого, из ряда вон. Ну да, критиковал, но в рамках приличия, обоснованно, по делу. Никакой ведь личной неприязни, только работа с текстом. Да и кто, вообще, мне сказал, что моя рецензия имеет отношение к делу? Я слишком многое о себе возомнил – таков был мой вывод. Я всего лишь журналист, критик; а чтоб влиять на чью-то жизнь или смерть, ха! Вот это самолюбие!..

Но тревога засела где-то в мозгу, на задворках и весь день напоминала о себе головной болью, ужасным настроением, неспособностью работать и думать. На следующее утро в редакции я специально крутился около людей, особенно, около тех, кто, как я знал, любил доносить до народа всякую потрясающую своей новизной информацию. Сплетни, проще выражаясь. И вот теперь я вслушивался в разговоры – тайком от всех, и даже себе не признаваясь, с опаской. Как будто я, действительно, мог услышать что-то опасное для себя. День прошел напряженно и почти не принес результата. Я не мог себе позволить такое безрассудство – уже два дня я не мог работать, а ведь кроме критики у меня было полно редакционных забот. Всё, пора завязывать с этой паранойей, говорил я себе, выкуривая последнюю «рабочую» сигарету. Сейчас домой, отсыпаться, а всякую чепуху – вон из головы! В это время в курилку вошли две женщины и, еще не успев чиркнуть зажигалкой, одна заговорила:

– А ты про Голикова этого слышала?

– Что умер-то? Ну да, – собеседница не проявила особенного интереса. Зато его проявил я. Сигарета тлела в руке, а я напряженно вслушивался в разговор.

– Да говорят, не умер он, а руки на себя наложил.

– Как это? Вроде же сердце было…

– Вчера вечером звонили соболезнования выражать, у него дочь ведь и внуки. А дочь такая расстроенная, еще не успокоилась, видно. Вот, говорит, папа как решил своей жизнью распорядиться. А мы-то не в курсе. Говорим, ну что Вы, такое не предвидишь. А она отвечает, что он давно с сердцем маялся, на лекарствах все время. Но пока их принимал регулярно, проблем не было. А тут вдруг целых три приема пропустил! Сидел, говорит, и ждал, пока сердце справляться перестанет. Они потом все таблетки в ящике стола нашли, он их спрятал сам.

– Дааа, – протянула собеседница. Новость, однако, не произвела на нее ожидаемого эффекта. Разговор прервался на несколько секунд – затянулись, выдохнули дым – и продолжился уже на другую тему.

Я остолбенел (какое точное слово!). Я стал бетонным столбом. Ноги потяжелели до невозможности. Казалось, под ними проваливается пол. Руки обвисли, бычок дотлел до фильтра, я не мог пошевелиться.

…Убил себя? Человек, проживший долгую жизнь, прошедший войну, писавший стихи, убил себя. Сел в кресло с журналом в руках и стал ждать смерти. Вот так, просто. Теперь никакие увещевания разума не могли справиться с моей паникой. Он убил себя.

Не знаю, сколько я простоял в курилке. Когда я все-таки пришел в себя, двух собеседниц уже не было. А я был твердо уверен в том, что теперь нужно сделать. У меня оставался единственный шанс – только одна возможность спастись: если Голиков еще не читал мою рецензию, если в руках у него был прошлый номер, с его же стихами, то может быть, я… может, я не виноват? Нужно встретиться с его дочерью, нужно поговорить – как можно скорее! План не пришлось даже придумывать, он был прост и очевиден: информация об авторах, номер телефона, «здравствуйте, я сотрудник журнала, примите соболезнования, мы могли бы встретиться, статья о Вашем отце, до завтра».

 

 

 


Оглавление

1. Часть 1
2. Часть 2
3. Часть 3
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!