Шубка из рыжей лисы

 

 

 

Наверное, это была месть. Самого низкого пошиба: тупая, жалкая, бабская месть.

Лика и сама себя не уважала за поступок, который намеревалась совершить. Но отступать? С чего бы это? «Хорошие девочки не воруют». Разумеется. Но какие резоны оставаться хорошей девочкой?

Уходя с дребезгом из их общей жизни, сворачивая на нехожую тропинку одиночного бытия, человек, на руках которого Лика засыпала последние три года, по своей оплошности забыл кое-что в их прежнем жилище. Пластиковую кредитку.

(«Пин-код лёгкий – мой вес и размер ноги: 6541»).

А что? С Лики и взятки гладки: ту съёмную квартиру она уж неделю как поменяла на однокомнатную, ближе к работе. Когда Ник спохватится – к тому времени концов не найдёшь. А если вдруг – ну, пусть доказывает, что это не он ей подарок сделал. Прощальный. По собственной инициативе.

 

Хихикнув, Лика поёжилась. Её лихорадило то ли от возбуждения, то ли от промозглой февральской сырости, то ли от всего вместе.

Так что подарить себе от Никиных щедрот? Не решила.

Тяжко, когда нет желаний. По нынешним временам человек без желаний – все равно что личинка в коконе – несуществующее создание.

Желания определяют сознание. А бытие – что? Бытие вторично, оно подстраивается. Главное, чтобы твои желания всей страстью, всей неистребимой мощью вцеплялись в чужие глотки, жадно разрывали их зубами, и пили, пили – мёртвой хваткой, не отпуская – зачерпывали, втягивали постороннюю кровь, чтобы насытить свою.

А иначе – ни смысла, ни толку. Когда желания вялы, человек скользит, нигде не цепляясь, как труп по воде.

Просто пустота движется внутри другой пустоты, оставляя за собой едва заметный разреженный след атмосферы. Пустяковая пустота.

 

Лика движется, а витрины магазина рядом с ней увешаны кричащими плакатами: «Распродажа!!! Скидки 70%!!! Лучшие зимние коллекции отдаём почти даром!!!»

Когда-то я мечтала о шубке из рыжей лисы, вспомнила Лика. И хихикнула.

«Никто ни в чём не виноват. Просто пришло время».

Угу. Пришло. Пришла охота.

Она открыла дверь магазина и вошла.

 

 

*   *   *

 

Мех струится под рукой, рассыпчато золотя искрами пальцы, а Лика, заворожённая, не отрывает взгляда. Век бы стоять, пропуская мех между пальцев. Смотреть больно, и завораживает – как на огонь.

В огне вытягиваются, скручиваются, пляшут тонкие оранжевые змейки. Узоры и пятна, красное и чёрное, складываются в картины. Мягко шипят угли. Это не сопротивление, всего лишь обещание… Вглядываешься до слёз: вот-вот откроется тайна. Сердце колотится. Вот сейчас, ещё немного и явится, наконец, портал в чудный мир, виденный когда-то во сне…

 

– А вот новая моделька, взгляните! – булькает продавец откуда-то из тёплой глубины.

Лика вздрагивает, прижимается лицом к шубке, чувствует тепло. И растворяется в её нежной мягкой податливости. Острая благодарность к мёртвому зверю охватывает её.

– Вот эту беру, – говорит Лика и радостно смеётся.

Продавец с разгону продолжает нудеть:

– А посмотрите, какой мутончик. Или вот, стриженая норочка, не желаете? В нынешнем сезоне модно.

Он торопливо ковыряется в плотно набитых стойках, выдёргивает из тесноты наудачу всё новые образцы одежды… Как же так? Не примерив? Не спросив о цене? Так не бывает.

Лика сердито кричит на продавца, как будто он глухой или контуженный.

– Эй! Вы меня слышали вообще? Эту беру!

– Да? Ну, хорошо. Но ведь вы даже не примерили. Лиса-огнёвка – отличный выбор…

 

Сияя растерянной улыбкой, продавец-карась выплывает из зарослей своих мыслей. Помогает Лике надеть шубку. И немедленно заходится восторгами:

– Превосходно сидит! Превосходно! Идёт вам.

Лика таращится в зеркало на своё отражение, испытывая странное дежавю. Где же я это видела? Кровь её приливает к вискам в азарте: охота, охота. Ну, что теперь будет?

– Если это… можем оформить кредит, – бормочет продавец.

– Я заплачу наличными. Где тут у вас банкомат?

Продавец объясняет.

Слушая его, Лика поворачивается то правым, то левым боком к зеркалу. Мускульным усилием преодолев сонное равнодушие, хрусталики глаз подтянулись, сфокусировались. Зрение обострилось.

Лика чувствует агрессивные колкие взгляды на периферии и справа, и слева от себя. Дамы-посетительницы. Завидуют. Ещё бы!

Девушка в шубке из рыжей лисы смотрит на себя в зеркало и внезапно чувствует: теперь она больше похожа на саму себя. Почему? Да так. Каждое новое исполненное желание подтверждает существование твоего «Я». Разве нет?

 

Всё прошло как по маслу: банкомат обчищен на сорок две тысячи рублей, кредит инициирован. Расплата с процентами поджидает лузера Ника. Что ж – так ему и надо!

 

Охота на лисицу ведётся в период, когда её шкурка приобретает товарные качества.

Убедившись, что лисица находится в окладе – начинайте развешивать флажки так, чтобы зверь мог заметить их издалека. Оклад и развешивание флажков выполняйте с осторожностью, чтобы преждевременно не спугнуть лисицу.

 

С победным чувством Лика ступает на улицу. Среди белого дня, белого снега и тёмных людей она бежит, как огонь по осеннему сухостою.

Взгляды скользят по глазам, щекам, царапают Лику льдинками, сыплются искрами по меховым складкам… Тихо трещит наэлектризованный чужими взглядами мех.

Лика проходит в толпе и слышит слабое потрескивание, шорох вымороженных еловых ветвей в зимнем лесу, шуршание снега по насту.

Чьё-то пристальное внимание внезапно сдавливает ей затылок. Кожа под волосами неприятно зудит.

Лика оборачивается…

– Ну, что встала?

С разбегу на неё налетает какой-то старик с безумными глазами. Красными, трясущимися руками, по локоть в цыпках, он прижимает к груди громадный пакет с собачьим кормом. Делает шаг влево, Лика тоже. Старик вправо – и Лика.

– А ну, пошла уже!!! – кричит старик. Менуэты друг перед другом его не вдохновляют нисколько. Он взбешён, его челюсть трясётся от раздражения. – Вертихвостка!

Лика шарахается в сторону. От пакета с кормом явственно несет вонючей убоиной.

Старик уходит. Никто из прохожих не обращает внимания на разыгравшуюся интермедию.

Даже глаз не подняли. Лика обиженно шарит по лицам, но они так фальшивы, притворны, искажены ветром… Пусты и текучи.

Никого. Ничего.

Под лисьим мехом стучит горячее сердце.

 

Оступившись, Лика вылетает на широкую тропу, убитую множеством ног. Снег изрядно помесили ботинки, туфли, сапоги, кроссовки, шпильки и каблуки, – всюду следы, рытвины и борозды, и отчаянные промоины с талой водой. Стылый мокрый путь ведёт в подземный тоннель, к сияющей красным букве «М».

На ступенях, уходящих под землю, слякоть.

Лика осторожно спускается вниз вместе со всеми. Её задевают локтями, пихают сумками и баулами – час пик.

Толпа подносит её к окошку кассы.

К этому моменту все чувства Лики стянулись в одну жгучую точку. Она защищается, как может.

Кассирша смотрит на неё из-за стекла.

Лика протягивает в окошко кулак с мелочью.

Кассирша с массивом ненатуральных волос на голове бычится, оттопырив губу:

– Издеваетесь, да?

У этой женщины голос грубый и охрипший, она обиженно загребает монеты и сбрасывает их в деревянный ящик – рубли, десюнчики и пятидесюнчики из Ликиного кошелька с грохотом скатываются вниз. Может, они сгорают там, как деньги Харона.

Билет? Вот он.

 

Лику пихают в спину, ведут. Это обречённый звериный путь – толпа движется по строго заданной траектории, как быки на узких улицах Памплоны во время фиесты.

На чужих плечах Лику втаскивают в вагон, гул поезда стучит в уши, накатывает, захлёстывает с головой.

Невозможно бесконечно бороться: Лика сдаётся этому гулу, устало закрывая глаза.

Кто-то за её спиной бормочет – но смысл слов ускользает. На каком языке эти бабкины наговоры? Заунывно, будто ветер свищет в верхушках сосен, и скрипят вековые стволы в замёрзшем ледяном лесу.

– Пустите, пустите! Мне не надо выходить! – женщина в красной куртке бьётся в толпе. Толпа липко смыкается в тесное множество, выволакивает несчастную за собой наружу, за двери, в полутьму станции. На перронах гроздьями – плотные массы людей.

Образцы. Они одинаковы и внутри, и снаружи вагона.

Те же отрешённые лица движутся сами и поддаются движению поезда. Зачем они движутся? Что приспичило им непременно меняться местами? Желание. Охота. Или обречённость?

 

Кто-то снова давит взглядом Лику. Неизвестный дышит в унисон толпе, но его дыхание перекрывается рёвом поезда. Наблюдатель не отступился, не потерял след. Лика неловко крутит головой и успевает заметить чей-то красный жирный затылок – весь в мясистых складках кожи. Как будто мозги рельефно проступили наружу.

От вида кожных складок на человеческом затылке Лика испытывает смятение.

Надо бежать, – прыгает у неё паническая мысль.

Бежать.

Вырваться из толпы. Из вагона. Из стеклянных дверей, тяжёлых, как крышка хрустального гроба.

 

Лике помогают злость и ветер. Разом они наваливаются вместе и выбивают наружу многотонную дверь.

Ступеньки наверх, в темноту и холод. Молчаливые люди на остановке ждут.

Лику пугают их насторожённые тени. Она опасается встать рядом. Ей мучительна идея греться их теплом, дышать одним воздухом. Люди смотрят на неё подозрительно, как на что-то чуждое. И странный душный запах.

Туманная взвесь колышется в воздухе. Как манную кашу по тарелке, чернота ночи размазывает белизну фонарей. Контуры предметов теряются, цвета безжизненны, бессильны.

Хочется в тёплом уюте переждать ночь. Домой. Скорее домой.

 

Один из охотников является загонщиком, а другой – стрелком. Загонщик должен гнать зверя, постепенно прижимая его к стрелку, стоящему внутри, за флажками.

 

– Эй, красивая! Садись, подвезу, – машет кто-то из окна красной легковушки, проезжающей мимо. Голос прокуренный, быстрый.

– У меня нет денег.

Отвечая водителю, Лика оскальзывается на размякшей снежной каше у обочины проспекта.

Ноги сами поехали.

Свист тормозов.

– Куда прёшь, шкура?!

– Подбери хвост, лахудра!

– Эх, шмальнуть бы тебя!

«Нет, нет!» Да что ж творится такое?! Растолкав зевак, Лика, обезумев от страха, бросается налево, направо, в арку, ещё налево.

Она бежит от возмущённых голосов, пугливо вздрагивая плечами. Меховые ворсинки на шубе волнуются, трепещут при каждом шаге.

 

Спасительная темнота двора впереди. Тени железных конструкций на детской площадке. Без детей и солнечного света качели, карусели, горки, лесенки и турники мертвы. Теперь, в ночи, их странные силуэты – как чужеродные механизмы для пыток, символ потустороннего разума…

– Закурить не найдётся?

Смешок в темноте. Красный огонь папиросы – и у Лики затрепетало сердце. Нет, не туда. Туда нельзя.

Мысли завертелись.

Метнулась в сторону – снова вправо, влево… Да куда же, куда здесь?!

Между глухих стенок железноконсервенных гаражей-ракушек встала, замерла.

– Эй, ты тут? – тихий голос. Шаги. Чавканье подтаявшего снега. Частое дыхание чужака.

Дрожа, Лика прячет белеющее в темноте лицо в поднятом воротнике шубы. От незнакомца тянет твёрдыми запахами – сигаретный дым, железо, прогорклая соль мужского пота. Всё чужое и жёсткое, как и его мысли.

Мех шубы щекочет нос, но пахнет так знакомо и близко, как дышать. Тепло…

 

С боков нагона, в опасных местах, куда может свернуть лисица, по возможности делают заслоны.

 

– Эй, ты где? – вкрадчиво взывает голос – твёрдый, полный намерений.

Затаившись, Лика пятится назад. Отступает дальше. Снег, чавкнув под сапогом, выдает её.

– Пацаны, сюда! Тут она, – кликает своих твёрдый голос.

Красные огоньки сигарет рассыпают искры и движутся к Ликиному укрытию.

Одним прыжком, вскинувшись, она летит сломя голову из своего убежища, вперёд, наудачу, чутьём нащупывая дорогу, лавируя между красными огоньками папирос и тёмными конструкциями детской площадки.

Задыхается и бежит; мысли обрывками сорванных жил бьются где-то выше затылка – в голове воцарилось дикое: страсть бежать. Бежать! Больше ничего.

Луна взошла, полная, круглая. Её бледный свет не достиг пока зенита: в чёрных колодцах дворов темно, и Лика-невидимка обманывает преследователей.

 

Некоторые охотники практикуют охоту с манком. Услышав знакомый звук, лисица настораживается и направляется в сторону сидящего в засаде охотника.

 

Лика бежит задворками, петляет, шарахаясь от встречных.

Споткнувшись трижды, но не упав, выбегает на открытый пустырь… Тяжело дыша, вдруг узнаёт место.

Вот он, дом – близко, рукой подать. Вон там, по лесенке вниз, вдоль забора, и…

– Лика! Лика, – позвали рядом.

Родной, знакомый голос. Наконец-то! Сердце больно тычется в ребро – от восторга. Как пёс – лапами, сбивая и царапая колени хозяину.

Высокий, сильный человек протягивает навстречу руки.

– Ник?! – всхлипывает Лика. – Это ты?

Когда загоняют в угол – самое время уверовать в чудеса.

– Я, я, я!

Лика бросается вперёд. Она счастлива. Ей охота…

 

Человек без лица протягивает к ней руки, чтобы схватить, и гибельный красный огонь вспыхивает в провалах его пустых глазниц, на мгновение засвечивая отражённый недоумевающий детский взгляд Лики.

Ещё вспышка – и короткий свист взрывает её сердце изнутри.

Луна поднимает над горизонтом белое лицо, монашески укрытое вдовьим платком ночи. Того, что творится сейчас внизу, ей не отмолить и не отплакать.

Всё заканчивает прерывающий дыхание скрипучий звук: «ханэтокаватогаханареруото».

Так звучит плоть, отделяемая от костей. Японцы записывают эти тринадцать слогов одним иероглифом.

 

 

*   *   *

 

«Распродажа!!! Скидки 70%!!! Лучшие коллекции мехов отдаём почти даром!!!» – кричат витрины магазина. Люди смотрят, заворожённые мечтами. Какая-то девушка решается, открывает дверь и входит. Охота.

 

Когда будет взята лисица-хозяйка, её место займёт следующая. Охотник должен своевременно подбрасывать приваду, чтобы весь сезон охота была более предсказуемой.