Хочешь, я тебе Москву покажу?

На чтение потребуется три с половиной часа | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы

 

 

 

Пал Палыч, наш директор, был человек отходчивый. Однажды кто-то из наших ребят сбил снежком его знаменитую кубанку с голубой подкладкой. Он с улыбкой поманил пальцем обидчика. И когда тот подошёл, снял с него шапку, погладил по голове и по-свойски отвесил такого щелбана, что целую неделю на лбу у того шишка не проходила. Но зато в стрелковую команду определил. Тот теперь до сих пор где-то стреляет…

Вот подумал о приятном, а тут сразу Пал Палыч объявился. Кончается август, скоро в школу и тогда – прощай вольница, прощай настоящая жизнь! И-эх! Лучше спать, чем работать, лучше работать, чем учиться. Вот кончу десятилетку, закину на чердак все книги и на целину завербуюсь или пойду в рабочие.

Оно потом так и вышло…

 

А здесь опять начинался новый день. В каждом листочке трепет жизни. Вот всегда так: в лесу тихо, ни ветерка, ни колыхания сосен, но каждый листик на кустике рябины трепещет, колеблется неизвестно от чего. Где-то я читал, что это играют на неслышимых нам арфах стихалии, духи леса. Значит, будет хороший день.

День и вправду был хороший, такой хороший, что лучше не бывает.

После погрузки машин дядя Миша велел мне нажечь углей. «Чтоб пыхали!» – сказал он, остругивая какие-то большие рогульки своим быстрым ножом с наборной рукоятью.

Жечь угли мне теперь сподручней всего: нарубил сучьев, которые потолще, чтоб не сразу сгорали и превращались в рассыпчатый пепел, а чтоб жар изнутри блюли. Сложил дрова домиком, подложил под основание щепы, и – костёр весело захлопал крыльями, запетушился, норовя взлететь. Но, кто ж ему даст волю? Пока не уляжется, не затихнет первый порыв, подкладывать поленья подожду. Вот теперь можно. Осторожно подсовываю ещё одну порцию дров – «На, дорогой, ешь!»

Подошёл дядя Миша. Сказал:

– Подкинь ещё, и – хватит! Жди, пока прогорят.

Подкинул. Жду…

 

Затарахтел на дороге за дальним поворотом мотоцикл.

Подкатил Лёшка Леший. Поздоровкался. Вылез разминать ноги. Не без этого, – выпимши, конечно, но трезвый. Подошёл и ко мне, подержался за руку, посмотрел на угли:

– Бери, давай! – это он уже дяде Мише.

Тот подошёл к люльке, нагнулся и вытащил мешок с какой-то живой тварью. Мешок пыхтел, шевелился, но других звуков не подавал.

Дядя Миша развязал мешок и вытащил оттуда сосунка-поросёнка, который теперь у него в руках, дёргаясь всеми частями тела, заверещал на весь лес, как работающая в холостую бензопила.

– Ну, и что с ним делать?

– А то ты не знаешь, что? Я, от Марьи, чтобы этот фрукт не подавал голоса, в мешок пару горстей муки всыпал. Пусть теперь поорёт, прокашляется.

– Нет, Лёха, – дядя Миша впервые при мне назвал его так по-пацански, – сам управляйся. На вот тебе нож и действуй!

 

Лёшка Леший одной рукой прихватил сосунка за шею, а в другой руке у него очутился тот быстрый нож с наборной рукояткой.

Раз! И всё готово. Из распахнутой шеи два или три раза торкнулась чёрная на солнце струя и – всё.

Лёшка на пенёчке быстро вспорол по-детски розоватое пузцо с двумя рядами крошечных сосочков. Отшвырнул от себя окровавленные ошмётья внутренностей и протянул враз опустевшее тельце дяде Мише.

Тот, пока я с интересом смотрел на Лёшку, уже пристроил рогульки обочь костра и теперь заострённой с одного конца палкой пронизал насквозь розовую тушку и уже прилаживал всё это над углями.

– Давай, – сказал он мне, – крути поросёнка так, чтобы тушка равномерно поджаривалась. Да смотри не прозевай, когда гореть начнёт.

Кого учить?! Мы это с ребятами на речке не раз делали, правда, только с зазевавшейся под ногами курицей, но всё-таки!

 

Жарить мясо на вертеле, и чтобы оно не подгорело, почти невозможно. Оно всегда старается завалиться на огонь той стороной, которая уже дымится. Вот и приходится крутить тушку так, чтобы вскипающий на огненном дыхании жир не капал, возбуждая непомерный аппетит углей. Но сколько бы ты ни был внимательным и прилежным, жир всё равно, треща и брызгая, как чересчур разговорчивый пьяница слюной, обдаст коптящим пламенем уже подрумянившее мясо, возбуждая и твой начинающий тоже вскипать аппетит.

Время от времени, когда угли начинали уж очень «пыхать», я укрощал их водой, потом тыкал ножом мясо, но оно было ещё жестковато, хотя могло сгодиться и такое.

Мясо – человек! Я чуть слюной не подавился, тут же позабыв в руках Лёшки Лешего, толчками уходящую жизнь бедного существа и по-детски розоватое пузцо с крохотными сосочками.

В жизни всегда так…

 

Дядя Миша не любил водку, хотя к вину был большой охотник. Но на этот раз, когда Лёшка Леший достал маленький, литра на полтора, жбанчик с домашней самогонкой, только одобрительно крякнул и отложил свою бутылку, которая ещё оставалось у нас в запасе, снова в заграничную коробку.

Вот мы уже сидим на брёвнышке возле небольшого пня, на котором, как на разделочной доске, лежит наш поросёночек, с него дядя Миша только что соскоблил обугленные участки кожи.

– Ну, – сказал он, держа свой стакан, – за работу!

– Мишка, ты говоришь, как Хрущёв на партийном съезде. Давай просто выпьем за тех, кто уже не выпьет! И помолчим…

Я, страдая нетерпеньем быстрее прикоснуться к закуске, уже выпил, пусть и небольшую, но тоже свою порцию. В желудок словно кипятка плесканули. Ух-ты!

– Поперёд батьки… – остановил на лету мою руку Лёшка Леший. Он, прижав концом ветки тушку, отполосовал ножом от румяного бока пласт с поджаристой крепкой корочкой и протянул мне. – На, гвоздь сапожный! Вспоминай Лёшку Лешего. Может, когда и за меня выпьешь.

– Выпью, дядь Лёш! Обязательно выпью! – я уже погружал свои молодые, охочие до мяса зубы в самую мякоть.

– Так, – сказал мой напарник, вытирая пучком травы сальные руки, – деньги счёт любят. Будем делить навар от яиц. Алексею, как и положено, яйца, ну, а нам с тобой бульон. – Дядя Миша разложил на бревне три стопки денег: одна большая, другая поменьше, а третья самая маленькая. – Берите, кому, сколько причитается по совести!

Я полез за деньгами первый и взял самую маленькую стопку.

– Ишь, ты! – восхищённо сказал Лёшка Леший. – Молодой, нахальный, а порядок знает… Всё! Физдец, пацан! Бери деньги и физдуй на кордон! Скажи, что с района машины не будет. Пусть племяшка сама на большую дорогу выходит и попутку до станции ловит. Не, барыня какая! Артистка! В Москву ей надо! Ну, давай, чего торчишь? Физдуй! А мы здесь посидим, потолкуем по-своему. Топай, давай!

Я, обрадованный, что всё кончилось, со всех ног пустился через лес, напрямую.