...Сейчас мне тридцать два. Т.е. последние лет десять свободны от детства, от повзросления. Можно сказать, что это годы как годы. Так что же происходит в эти годы как годы, ЧТО ЖЕ ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ? Старость ведь не сваливается вдруг, она приходит (в-ходит) медленно, всё время. Чтобы понять старость, надо понять старение…
А старение – это потеря. Только мне не кажется, что это потеря каких-то событий или потеря людей, которых больше не встречу. Себя двадцатилетнюю, вот кого я потеряла. Уж точно нигде не встречу, и никто не встретит. Не важно и я говорю сейчас не о том, лучше или хуже был тот человек, во что он там воплотился-превратился, получилось из него что-то или не получилось. Важно, что того человека больше нет. Его нигде нет, кроме памяти и фотографий. Думаю, что он умер. Жизнь продолжается – даже моя жизнь, – хотя я умерла. Это и есть старение. Такое вот медленное съёживание, закрывание, исчезновение, отстранение… Почему отстранение? Раньше я смотрела на листики на ветке и мне приходилось представлять, что их не будет – чтобы быть адекватной, чтобы не воспринимать их как какую-то слишком настоящую настоящесть, какое-то всегда. А теперь мне не надо этого представлять, теперь я это знаю: их не будет (осень, ветер, – да мало ли). Я знаю, что нет никакого всегда. Ведь даже я пропадаю. У меня полно этого опыта – по пропаданию. Я старею. Вижу листики, но не верю в них. Они как на экране, – отдалены, отстранены. Это не листики, это… чёртова иллюзия. Теперь мне приходится представлять другое, обратное – что они всё-таки есть, пусть не всегда, пусть недолго, пусть какое-то время. А это трудно. Ведь то, что есть только какое-то время, – я не уверена, что оно вообще есть…