Багров Сергей.
Повесть «Строгие рамки».
...Стояла весёлая осень с золотыми возами хлебов, отвозимых с полей к овинам, сытым мычаньем коров и летящим тенётником над проселком. Сови́нское утопало в широком разливе осыпающихся черемух. Просвечивая листву, солнце торжественно поднималось, обещая и нынешний день переполнить праздничным светом.
В предощущении встречи с роднёй Борзенин был бодр и весел, в каждом встречном видел занятного человека, с кем хотелось поговорить. С языка его радостно, как рябки, слетали приветливые слова.
– Нюр! – кричал он с телеги высокорослой с мужскими плечами, в мужском картузе жене охотника Дорофея, возвращавшейся с ягодами из леса. – Э́ко ты рано встаёшь! Неужто так много брусницы, что цельну корзину успела набрать?!
Нюра, баба проворная на язык, при виде весёлого возчика, чуть корзину не обронила.
– Ягод много, – сказала о ягодах, хотя думала о другом, – берём их всижа́чку, а то и влежа́чку! – И, перебито вздохнув, показала охотничьим картузом куда-то вдоль улицы к дальним посадам. – А ты почему не с семьей? Неужто сбежал?
Галактион не понял вопроса и рассмеялся:
– Ничё не сбежал! Из волости еду! Как видишь, к семье!
Возле большого поповского дома, где находился сейчас сельсовет, над крышей которого трепетал красный флаг, возница увидел пасечника Никиту, дряхловатого, с голеньким черепом старика, который, завидев его, вместо того чтобы с ним поздороваться, вдруг встрепенулся и сиганул по целой траве куда-то к сараю.
– Дедо! – позвал его, было, Борзенин. Но тот не откликнулся. «Странно», – подумал Галактион и, придержав коня, вновь разглядел проворного старикана, который стоял за углом сарая, выглядывая оттуда. Малолицый, с голой, как яйцо, головой, шустрый и неприметный – ни дать ни взять сам батюшка-подсара́йник.
– Иди сюда! Побеседуй! – позвал Борзенин, ибо знал старика, как дружка своего отца и поба́сника-частослова, кто в селе ни одной беседы не пропускал.
Пасечник только плечо повернул. Был – и не стало его. «Ничё не пойму», – изумился Галактион.
Больше того, у колодца с шатровой крышей, где несколько молодух и баб в сарафанах с цветами, едва поравнялся он с ними, даже попятились от него. А когда он сказал: «Здрасте, товарищи-девки!», так уставились на него, словно увидели смертника на телеге.
Однако совсем его одивил Василий Попов, хозяин самых красивых в Совинском хором, сосед по жилью, крупнолиций мужик, с подстриженными в кружок белыми волосами, кто был Борзенину первым другом.
– Здорово, Васюха! – махнул ладонью Галактион.
Васюха около дома колол дрова. Отставив топор, подошёл поближе к телеге.
– Ты, парень, кто? – спросил он, скованно улыбаясь.
– Василей! Ты что! Не узнал? Это я – Галаша Борзенин!
Василий отпрянул:
– Нет! Нет! Он – другой! Его нету теперь! Он уехал! И жена с ним уехала! И робёнки! И матерь с отцом!
– С ума вы тут все посходили! – рассердился Борзенин и, дёрнув вожжами, направил Графа к соседнему с деревянной утицей на князьке́ и белыми рамами пятистенку...